Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

В последние годы жизни он практически не покидает «Витториале», не принимает посетителей, полностью погрузившись в атмосферу грез и воспоминаний, перечитывая дневники, письма и записные книжки. Болезни все чаще и чаще преследуют его, и вечером 19 сентября 1938 года смерть наконец настигает семидесятипятилетнего поэта.

Впрочем, в одном Д’Аннунцио, несмотря на свои болезни и печали, остается верен себе до конца: последняя дама покинула его спальню за четыре часа до того, как перестало биться его сердце.

Чем закончить рассказ об этой удивительной жизни? Можно погрузиться в рассуждения о посмертной судьбе наследия Д’Аннунцио, о том, как драматически поменялось отношение к нему после крушения фашизма, о той почти культовой роли, которую стала играть (и играет до сих пор) его фигура в экстремально ориентированных кругах: политических и артистических. Можно углубиться в психологию культуры, в разговор о том, как биографическая легенда порою укрупняет значение автора (напомним еще раз: сейчас непросто сопереживать восторгам современных Д’Аннунцио читателей). Можно, сделав шаг в сторону, полюбоваться кармическими играми истории, проанализировав то, как развивались отношения между Муссолини и Гитлером, — одержавший победу над Д’Аннунцио диктатор сам оказался в шкуре своей жертвы, повстречав более сильного и лишенного поэтических сантиментов «нежного вампира».

Но нам хотелось бы закончить разговор на легкомысленной ноте и сделать несколько полезных для всех выводов из повести чужой жизни:

1) Никогда не говорите: «Мне уже слишком поздно начинать…»

Д’Аннунцио, ставший авиатором в пятьдесят два года, вызывает большее уважение, чем Гайдар, командовавший полком в шестнадцать.

Первому, в отличие от второго, было что терять.

2) Лучший способ написать много книг — придумывать названия и брать под них авансы у издателей. Если не стесняться и действовать с размахом, то можно стать даже классиком.

3) Тщательно проверяйте всех тех, кто хвалит вас и называет учителем. Среди них может оказаться не только ваш Иуда, но и ваш Муссолини.

Второе намного опаснее.

4) Управлять народом ничуть не тяжелее, чем развлекать читателя. И не легче — и в том и в другом случае вам рано или поздно придется смириться с потерей популярности.

Д’Аннунцио был противоречивой личностью во всех смыслах: как писатель, как политический деятель, как гражданин и как частное лицо, поэтому суждения о нем не могут не быть противоречивыми. Некоторые вещи (в частности, изобретение символики и риторики фашизма) ему и сейчас тяжеловато простить.

Однако все же не будем слишком пристрастны к Габриеле Д’Аннунцио. В конце концов, ему удалось прожить насыщенно и увлекательно целых три жизни.

Многим не удается прожить так и одну.

Как говорится, мужчина должен быть слегка красивее обезьяны. Но возможен и другой, гораздо более редкий, но абсолютно неотразимый вариант — когда мужчина выглядит как очень обаятельная обезьяна. А если этот мужчина к тому же — обладатель проникновенного голоса, да еще и гениальный актер в придачу, то не влюбиться в него просто невозможно.

Россия влюбилась в Адриано Челентано на закате брежневской эпохи. Именно в то время, в самом начале восьмидесятых, популярность итальянской эстрады достигла пика — в основном это была эстрада второсортная, та, которую сами итальянцы называют una spaghettata (идиома примерно с тем же смыслом, какой цивилизованный русский вкладывает в слова «гжель» или «расписные матрешки»). Но вместе со всеми I Pooh, Риккардо Фольи, Аль Бано и Роминой Пауэр и прочими, заслуживающими забвения персонажами, волна италодиско выкинула на российские берега и несколько имен, которые составляют гордость итальянской культуры — Лучо Далла, Matia Bazar и, конечно же, несравненный Челентано.

В те времена, когда глобализация массовой культуры была еще делом хотя и недалекого, но будущего, скудость информации и капризы идеологических таможен частенько приводили к причудливым временным сдвигам — Россия начала любить Челентано тогда, когда Италия пыталась о нем забыть. И если для большинства из поколения автора этой статьи (тех, кому сейчас под сорок) Челентано — это очаровательный герой «Укрощения строптивого» и мелодии Soli и Se il tempo se ne va, звенящие в пряном крымском воздухе над прибрежной танцевальной верандой, для итальянца — до самого недавнего времени — Челентано принадлежал по сути своей «бурному десятилетию», прошедшему под взрывы бомб и кипение политических страстей, то есть — человеком совсем другой эпохи. (Такому восприятию не мешало даже то, что убеждения и вкусы Челентано всегда находились в вопиющем противоречии с любой эпохой; но к этому мы еще вернемся.)