Этгар Керет - Дни, как сегодня

Когда мы выходили, Ажерби опять сказал, что, если тот старик кого-то задушил в своей жизни, то он, Ажерби, исполнитель танцев живота. А я подумал про себя — хорошо, что у нас телик — израильский Amkor. Кому нужны проблемы.

Две недели спустя мои родители вернулись из-за границы и привезли мне кроссовки. Мой старший брат заранее сказал маме, что я о них мечтал, и она купила самые лучшие. Мама улыбалась, когда вручала мне подарок, поскольку была уверена, что я не догадываюсь о содержимом полиэтиленового пакета. Но я сразу узнал фирменную эмблему Adidas на нем. Я вытащил коробку из пакета и сказал «спасибо». Коробка была прямоугольная, как бы в форме гробика. Внутри лежала пара белых кроссовок с традиционными тремя голубыми полосками на них и надписью Adidas на внешней стороне. Мне даже не нужно было открывать коробку, чтобы увидеть это, я и так знал.

— Давай примерь, — сказала мама и развернула упаковочную бумагу, — посмотрим, как они сидят. — Не имея представления о том, что происходит, она все время улыбалась.

— Ты знаешь, они ведь из Германии, — пробормотал я, перехватив ее руку.

— Конечно, я знаю, — улыбнулась опять мама, — Adidas — лучшая марка в мире.

— Дедушка тоже был из Германии, — пытался я намекнуть ей.

— Дедушка был из Польши, — поправила меня мама. Она на минутку опечалилась, но это сразу прошло.

Мама натянула мне на ногу одну кроссовку и принялась завязывать шнурки. Я молчал. Ничего нельзя было поделать, так как она не представляла, что происходит. Она никогда не была в Доме евреев Волыни. Никто никогда не объяснял ей этого. Для нее эти спортивные туфли были всего лишь кроссовками, но для меня Польша все равно была Германией. Я сидел молча и позволил маме надеть мне и вторую кроссовку. Не было смысла все рассказывать и опечалить маму еще больше.

После того, как я сказал «спасибо» еще раз и поцеловал ее в щеку, я объявил родителям, что пойду на улицу поиграю. «Эй, будь осторожен, — сказал с улыбкой отец, сидя в своем кресле в гостиной, — не протри подошвы в первый же день!» Я снова посмотрел на белые кожаные туфли на моих ногах. Я взглянул на них и вспомнил все, что старый душитель приказал нам помнить. Я прикоснулся к голубым адидасовским полоскам и вспомнил того своего дедушку на картонной картине.

— Ну как, удобно тебе в них? — спросила мама.

— Конечно, удобно, — ответил за меня мой брат. — Это ведь не какие-нибудь дешевые кроссовки местного производства. Такие кроссовки носит сам Кройфф. [47] Йохан Кройфф, в прошлом — известный голландский футболист.

Медленно, на цыпочках, чтобы минимально нагружать кроссовки, я направился к двери. Таким манером я осторожно дошел до парка. Там ребята из школы Борохова [48] Бер Борохов (1881–1917) — известный еврейский ученый и общественный деятель, один из идеологов и лидеров социалистического сионизма. уже разбились на три команды: Голландия, Аргентина и Бразилия. У «голландцев» как раз не хватало одного игрока, поэтому они взяли меня, хотя прежде никогда не принимали ребят из других школ.

В начале игры я еще остерегался — старался не бить по мячу носком, чтобы не сделать дедушке больно, но вскоре забыл об этом. В точности, как говорил старик в Доме евреев Волыни — люди забывают. Я даже забил решающий гол, причем пробил с лета.

Только после игры я все вспомнил и взглянул на кроссовки. Я вдруг почувствовал себя в них ужасно удобно, они были такие упругие, вообще гораздо лучше, чем выглядели в коробке.

— Классный ударчик был, а? — напомнил я дедушке по дороге домой, — вратаришка даже не сообразил, кто это так врезал ему. Дедушка ничего не ответил, но, судя по тому, как удобно мне было идти, я могу сказать, что он тоже был доволен.

Я снимаю квартиру на четвертом этаже доме без лифта. Мой лучший друг нассал мне ночью на дверь. Так делают собаки, чтобы пометить свою территорию и отогнать чужих. Но он не собака, он мой лучший друг. И к тому же, это была не его территория, а это была дверь моей квартиры. За несколько минут до этого мой лучший друг ждал автобус. Он не знал, что делать. Понемногу мочевой пузырь начал у него давить. Он пытался крепиться, говорил себе, что автобус должен вот-вот подойти — только это и говорил себе вот уже больше двадцати минут.

И тогда вдруг он вспомнил, что я — его лучший друг — живу всего лишь в нескольких сотнях метров оттуда — на улице Заменгофа, 14, в съемной квартире на четвертом этаже дома без лифта. Он покинул автобусную остановку и пошел ко мне. Не совсем пошел — почти побежал, а потом и просто побежал. И с каждым шагом ему было все труднее сдерживаться, пока, наконец, он не решил зайти в какой-нибудь двор и помочиться на дерево или газовый баллон у стены.