Виктория Токарева - УПК

Вика промолчала.

— Неужели нельзя в пергамент заворачивать? — не отставала женщина.

— А где я вам пергамент возьму? — спросила Вика. — Был бы, так и заворачивала.

Я внимательно следила за конфликтом, готовая вступиться в любую минуту.

— У меня такое чувство, как будто он плюнул мне в лицо, — сказала Вика мне, игнорируя свою недовольную покупательницу.

— И напрасно, — возразила я.

— Мне кажется, на меня все смотрят и показывают пальцем. Это ужасно.

— Что ужасно? Ты же его не любила?

— Но он был! Я ему верила! Он меня обманул!

Вика швырнула сыр, и он проехал по прилавку прямо до покупательницы с пронзительными глазами.

— Нахалка! — сказала она. — А еще молодая…

— Сами вы молодая, — ответила Вика, но это прозвучало как «сами вы нахалка».

Женщина стояла и не знала — обижаться ей или нет.

— Ну конечно, молодая, — мягко поддержала я Вику.

Женщина перевела на меня пронзительные глаза и решила, что при всех обстоятельствах, даже будучи нахалкой, лучше оставаться молодой. Она забрала свой сыр и отошла.

…Однако Вовка заметил тогда, что я плакала. Мало того, что он заметил, — это произвело на него сильное впечатление. На другой день он ходил подавленный от перевыпитого вина и от впечатления. А потом подошел ко мне и сказал:

— Нам надо поговорить.

— Давай, — согласилась я.

— Не сейчас. И не здесь.

— Почему?

— Потому, — объяснил Вовка. — Я тебе позвоню.

Я пришла домой. Села и стала ждать, глядя на телефон. Но Вовка не позвонил.

Я подождала до одиннадцати, а потом легла спать. И вот, когда я легла, он позвонил.

— А почему так поздно? — удивилась я.

— Звезды…

Я хотела пообижаться и покочевряжиться, но передумала. Стала торопливо одеваться.

— Ты куда? — спросила мама.

— Щас… — неопределенно ответила я.

Хлопнула дверью и сбежала вниз.

В небе действительно стояли звезды, и разговаривать в такой обстановке действительно не то, что в школьном коридоре.

Вовка стоял против моего парадного, ссутулившись, сунув руки в карманы, и без шапки.

Я подошла к нему. На его волосах и ресницах лежал снег.

— Я люблю тебя, — сказал Вовка.

У меня внутри что-то перевернулось от неожиданности и от торжественности.

— Я знаю тебя с первого класса, а увидел только вчера. Я не понимаю, как можно любить кого-то еще, кроме тебя.

Я молчала. Не знала, что сказать.

— Не отвечай! — приказал Вовка. — Не говори ничего. Подумай! А завтра мы поговорим.

Я вернулась домой.

— Ну что? — спросила мама. — Влюбился?

— А как ты догадалась? — растерялась я.

— Что ты собираешься делать?

— Я не знаю. А что надо делать?

— Тебе придется выбрать, — сказала мама.

— Между Вовкой и Викой? — спросила я.

— Нет. Между собой и собой. Какую ты себя выберешь?

— В каком смысле? — не поняла я.

Мама долго ничего не отвечала. Потом сказала:

— Бывает, в детстве упадешь с крыльца и не заметишь. А потом через десять лет горб вырастет. И умереть нормально не сможешь. Гроб круглый делать придется.

Я стащила сапоги и села на диван. Снег начал течь с волос по моему лицу.

— Я не плачу, — сказала я. — Это снег.

— Можешь и поплакать, — разрешила мама. — Выбор не всегда легко дается.

Я не спала тогда всю ночь. Мне хотелось, конечно, иметь свою победу, повесить ее на грудь, как орден, и чтобы все видели. Но можно ли получать ордена такой ценой?

— Девушка, я просил молоко, а вы дали кефир.

— Извините, пожалуйста… — Я исправила ошибку.

— Хотя, знаете, дайте мне и молоко, и кефир.

Я подала еще один пакет.

— Нет. Все-таки не надо… — передумал покупатель. — Или все же дайте…

Я поставила пакет на прилавок.

— Нет. Все-таки не надо, — окончательно решил покупатель.

Очередь занервничала, а я нет. Я знаю, что для некоторых людей проблема выбора — просто мучение. Чего бы этот выбор ни касался.

— Я советую вам взять, — сказала я. Я знала, что совет со стороны в таких случаях очень помогает.

— Почему? — насторожился покупатель.

— Пусть будет. Чтобы лишний раз не ходить.

— Вы совершенно правы! — с благодарностью сказал мой покупатель, и его глаза засветились истинным счастьем — не от приобретения кефира, а оттого, что я освободила его от мучительной проблемы.

— Придурок, — тихо сказала Вика, когда он отошел к кассе.

К Вике протиснулась женщина с челкой — та самая, которая не на работе.

— Почему у вас масло крошится? — спросила она и развернула бумагу, показывая масло.