– Ладно, – сказал Ленька, – надо помочь Звонку. Давайте организуем нападение. Мы выскочим из подворотни, Руслан будет размахивать руками, мы – послушно падать. Впечатляющее зрелище.
– Может, для правдоподобия я тоже буду с Русланом? – сказал Сашка Чернышев. – Двое против четверых. Все равно эффектно.
– Нет, тогда я не участвую, – сказал Пятерка. – Вдруг Барон захочет отличиться перед Аллой, а я как раз попадусь ему под руку.
– Липа, – сказал Юрка. – Когда-нибудь он нас познакомит с Аллой, и обман раскроется. Звонок, возьми лучше ее на интеллект. Напиши ей письмо.
– Минуточку, – сказал Сашка, – ты, Артист, по-моему, опоздал. Звонок уже написал.
Уставившись на меня взглядом Шерлока Холмса, Барон спросил:
– Верно?
– Да, – ответил я и быстро добавил: – Только оно где-то дома валяется.
Это меня и погубило.
– Держите его! – закричал Медведь.
На меня навалились, и Сашка вытащил из внутреннего кармана моего пиджака незаклеенный конверт. Я сделал последнюю попытку вырвать письмо, но Барон и Медведь крепко взяли меня за руки.
Артист начал читать:
– «Мой мучитель, изверг! Злая, бессердечная гордячка, девочка, которую я должен был бы ненавидеть и продолжаю любить. Каждый раз, когда ты проходишь мимо меня и делаешь вид, что не замечаешь, мне кажется, что я вижу королеву. Я хочу встать на колени, сердце мое разрывается от горечи, но я иду своим путем, беззаботно насвистывая, и только один бог знает, что происходит в моей груди».
Дальше все шло в том же духе. Юрка не скупился на акценты. Пожалуй, впервые я понял, что у него действительно есть артистические способности.
– Каков стиль! – восхищенно сказал Пятерка.
– Точно подмечено насчет сердца, – сказал Барон, – наверно, это литературная находка.
– И про королеву тонко, – сказал Медведь.
– Что будем делать? – поинтересовался Ленька. – Ведь он может послать. Уничтожим текст?
– Нет, – сказал Сашка. – Раз у Звонка пробудился эпистолярный зуд, он еще напишет.
– Руслан, – спросил Мишка, – ты понимаешь, что сделала бы Алла, получи она такое послание?
Я молчал.
– Медведь тебя еще жалеет, – сказал Барон, – но, кстати, сама идея неплоха. Вспомни, что говорил русский князь Жюльену Сорелю: «Письма – это один из способов обольстить женщину». Помнишь?
– Помню, – сказал я неуверенно.
– Ребята, – изумился Пятерка, – невежество в наших рядах! Звонок не читал «Красное и черное»!
– Не бейте его, – сказал Саша, – он прочтет. Яша, тащи бумагу, сейчас продиктуем. Тексты должны быть самые нейтральные: о литературе, об искусстве, о погоде, без единого упоминания о чувствах.
– А когда же про это? – спросил я.
– В письме так двести семьдесят седьмом, – ответил Медведь. – А пока начни просто: некоторые размышления по поводу преподавания литературы в нашей школе.
Они начали диктовать мне все то, о чем мы рассуждали во время долгих прогулок по Арбату.
– Несколько однообразно получается. Академично, – заметил Чернышев, прервав диктовку. – Что-нибудь из лирики добавить?
– Пиши, – сказал Пятерка. – «А сколько есть хороших книг! Взять, например, Гейне. Помнишь это стихотворение:
Когда твоим переулком
Пройти случается мне,
Я радуюсь, дорогая,
Тебя увидев в окне…
– Молодец, Яша! – сказал Юрка. – Но надо что-нибудь неизвестное ей. Стоп, ребята, сейчас, кажется, я ее убью! Держу пари, про Джорджа Гордона она никогда не слыхала. Австралийский поэт.
Любимая, когда с тобой ходили
Рука в руке в неповторимый день…
– Пиши, пиши, – сказал Чернышев. – Дави ее эрудицией. – Он вдруг мечтательно вздохнул. – Хорошо бы еще древних китайцев.
– Пожалуйста, – сказал Пятерка. – Третий век до нашей эры. Ван Вей.
День уходит за днем,
Чтобы к старости срок приближать,
Год за годом идет.
Но весна возвратится опять.
Насладимся вдвоем.
Есть вино в наших поднятых чашах,
А цветов не жалей.
Им опять предстоит расцветать.
Тут уж все были потрясены. Ленька осторожно потрогал Пятерку за рукав и сказал:
– Наш, простой человек, а что знает! Энциклопедия! Одно слово – Пятерка!
– Видишь, Мишка, – сказал Барон, – а ты не хотел ехать. Сразу культуры поднабрался.
– Да, – сказал Медведь, – если и дальше пойдет на таком уровне, то Алла будет с Русланом после сорок первого письма.
Мне всегда казалось, что нет более утомительного и нудного занятия, чем складывать в ящик вилки, тарелки, горшки, черепки, выносить старые матрацы, стулья, тумбочки. Но тогда, пожалуй, я мог бы заниматься этим неделю, не переставая. Не только потому, что наши такелажные упражнения сопровождались взрывами смеха, а главным образом потому, что рядом были ребята. Я хватался за самые тяжелые вещи, чуть было не взвалил на себя стол, но Барон останавливал меня: «Звонок, не суетись». Мне даже стало обидно, когда все было собрано, упаковано и вынесено на шоссе.
Читать дальше