Юрий Мамлеев - Россия вечная

Ответом на утверждение, что Россия не занимает свое великое место в мировой истории, если в такое утверждение поверишь, по Розанову, может быть только одно: «Нет, лучше пуля в висок… Лучше мозги по стенам разбрызгиваются, чем эта смердяковщина…»

Итак, если люди (а Розанов отмечает, что такие примеры не единичны) настолько отождествляют свою жизнь и ее смысл с признанием России, то это может означать только следующее: это внутреннее чувство должно отвечать чему-то реальному, и., следовательно, Россия предназначена к чему-то действительно необыкновенному. Если Россия ее людьми ощущается как «сверхценность» — значит, в ней действительно заложена некая таинственная притягательность, необъяснимая логически, но тем не менее имеющая какую-то историческую обоснованность.

Вот на какие размышления наводит, например, первый том сочинений Розанова.

Во втором томе следуют одни из самых значительных его работ, включая знаменитый «Апокалипсис нашего времени». В этом же томе наглядно видны все противоречия, провалы мировоззрения Розанова. Не раз уже писалось, например, о пристрастии Розанова к «теплому язычеству» и о его критике христианства, которая фактически, я думаю, сводилась к тому, что христианство слишком высоко для человечества и предъявляет таким образом невыполнимые требования к человеку. Отсюда вывод Розанова о том, что христианство ничего не может изменить в мире, что оно не смогло предотвратить, в частности, мировые катаклизмы двадцатого века.

На это, однако, напрашиваются возражения: во-первых, без христианства и без религиозной морали могло быть еще хуже: во-вторых, христианство, как и любая трансцендентная религия, исходит из наличия в человеке реального Божественного начала и на этом строит свои требования, и не вина христианства, что это Божественное начало стало все более и более затемняться в человеке.

…Злым гением России Розанов считал, конечно, Гоголя с его «мертвыми душами». Но Гоголь не клеветал на Россию, им был показан на примере России общемировой объективный процесс превращения человека в духовное ничто, в мертвую душу, и на Западе этот процесс начался значительно раньше и протекал намного сильнее и мрачнее. Гоголь первым в России заметил этот мировой сдвиг (и Розанов вопил, читая Николая Васильевича: «Страшно, страшно!»), а нам теперь вовсе и не страшно: все эти чичиковы, коробочки, маниловы и т. д. очень даже милы по-своему, особенно по сравнению с современными мертвыми душами. На Западе, слава Богу, написано уже много томов о смерти человека в их цивилизации, о превращении его в пустую оболочку, манекена, и весь этот процесс, впервые замеченный Гоголем, уже исследован до конца с пунктуальной точностью социальных труповедов. «Не вы похожи на мертвых, а мертвые похожи на вас», — сказал бы в таком случае Розанов.

Но после Гоголя появился Достоевский, певец живых, а не мертвых, и Розанов любил его так глубинно, что заглянул в самую суть: «…тайна заключается в том, что он писал вообще Русскую Душу, и русский, оставаясь собою, не может остаться вне Достоевского.

И далее Розанов продолжает (о героях Достоевского):

«Это наш табор. Это русские перед Светопреставлением. Дрожат. Корежатся. Ругаются. Молятся. Сквернословят».

Разве это не актуально?

Светопреставление, вскоре после смерти Достоевского, действительно состоялось, пусть и частичное: от Первой мировой войны до Хиросимы.

Многие думали, в том числе, видимо, и Розанов, что после 1917 года Россия погибнет, не вынесет испытаний, но Россия возродилась, как Жар-птица, хотя бы в ту же Отечественную войну, ведь не Чичиковы же спасли тогда мир и Россию от коричневого господства…

…Когда Россия возродится опять, после теперешней смуты (а надежда и вера не покидает нас) — это будет новое чудо, великий русский прорыв, ради которого стоит жить даже в самом черном мире.

Рудольф Штейнер (1861–1925) — немецкий философ, основоположник антропософии.

В связи с этим интересно замечание одного западного наблюдателя, Нетцеля: «Для русских характерно чуждое иллюзии чувство реальности, которое, однако, совмещается со стремлением к целям, осуществление которых лежит за пределами всего реального».

Эта широта, необъятность идеи России проявляется, конечно, и в ее географической необъятности. Здесь поэтико-мистический патриотизм и державный (Россия как держава) полностью совпадают.