Бр-р-р-р! То есть ужас даже не в том, что я состою из частей
(фрагментов, макродеталей) именно тех существ, которые мне омерзительны. Макродетали тела, повторяю, могут быть подвергнуты тому или иному косметическому вмешательству.
Но я! Состою! Из их генов! А это для меня все равно что состоять из генов крыс, летучих мышей, пауков. Я построен из крысиных генов в каждой своей точке!
Это такой ужас – состоять из своих родителей. Понимаешь, Клеменс? Я чувствую себя наполненным трупным ядом. Тупая деспотичная мать.
Пошляк, психопат – отец. Нелепая, неуклюжая неврастеничка, намертво убежденная в своей непогрешимости – мать. Лживый фанфарон, тщеславное и жирное животное – отец. Вечно взвинченная, с вечными претензиями на несуществующую свою "самобытность" – мать. Мелочный, узколобый бюргер – отец. Вы во мне, мои дорогие, какой получился цианистокалиевый коктейль! Коктейль? Это слишком красиво, даже если он ядовит… Я – всего-навсего – телесно воплощенный логотип вашей безобразной, скандально лопнувшей фирмы!
Вот почему я заговорил о генетике. Но как себе представить спасительную генную инженерию? Пришел дядя Вася с разводным ключом – где-то что-то подкрутил, привычно обронил "русское волшебное слово" – и вот смесь бульдога с носорогом превратилась в эльфообразное существо. Ах, если бы…
Я менее всего склонен сакрализовать родственные связи. Они, куда денешься, сакраментальны изначально. Вот я же, например, не могу выпрыгнуть из навязанной мне (родителями) оболочки – и не только, заметьте, физической – куда уж больше сакраментальности! И все же я резко против кликушества типа "Они же тебе… тебя… с тобой… о тебе…"
Ну да, пожертвовал мне папаша один сперматозоид – прямо-таки последнее от себя оторвал!
И, конечно, мои производители меня не хотели. А кто в этом мире кого хочет, ты можешь мне сказать, Клеменс? Двое хотят друг друга, но не хотят детей. Или: хотят детей, но не хотят друг друга. Или: хотят друг друга, хотят детей, но дети сами их не хотят – и не хотят того, чтобы их хотели.
Право не быть рожденным.
Главное право живого и мертвого.
Но кто с этим правом считается?
Если бы можно было сразу – ну не сразу, так через два десятка лет после рождения – подать на своих родителей в суд. Чтоб это было более-менее отработано: они – на своих, ты – на них, твои дети – на тебя. Хотя, если подумать, именно это в той или иной форме и происходит. За исключением редчайших случаев.
Мой случай не попал в разряд исключений.
Я подаю на своих родителей в суд и публично утверждаю (положив ладонь на учебник психиатрии – потому что на что же еще класть?) – и публично утверждаю: я пал жертвой того, что в комнатешке, где им как-то пришлось заночевать вместе, не оказалось лишней раскладушки.
Требовалось две, по числу ночующих, а в наличии была одна. Мой будущий папаша (который, повторяю, вовсе не хотел им становиться), собрав воедино скромные крохи своего джентльменства, неискренне лег на пол. Но на полу-то было ой как несладко! И он, с позволения обладательницы раскладушки, лег рядом. Но даже и на этом отрезке все еще могло обойтись! Потому что оба моих производителя обладали такой послевоенной худобой, что на раскладушке, после передислокации на нее особи мужского пола, еще оставалось полно свободного места. Так что мой будущий родитель взобрался на мою будущую родительницу вовсе на потому, что не помещался на раскладушке. Но даже и на том этапе было еще не поздно! Однако моя производительница, знавшая основы высшей математики и наивная, как корова, была твердо убеждена, что дети получаются от поцелуя в губы – ну, это, конечно, при условии, если поцелуй происходит ровно в полночь. Однако мой будущий папаша залез на нее в три часа ночи, и она успокоилась – хотя на всякий случай целовать себя и не позволила: береженого Бог бережет.
Но и тут, и тут было еще не поздно, Клеменс! О, "свобода мертворожденного!" Благословенно общество, легализующее аборты, разводы и эвтаназию! Человек имеет священное права не мучиться – и не мучить других. Однако царствовавший тогда правитель категорически запретил медикам и аптекарям ликвидировать незарожденных, недорожденных и нерожденных: у него была острая потребность убивать самому, причем именно рожденных, а затем доросших до осознанного страха пыток, голода, смерти – так что ему позарез нужен был бесперечь поставляемый материал.
От этого всего и получился я. ("Я, я, я – что за странное слово!")
Читать дальше