Марина Палей: Рая & Аад

(занимаясь, главным образом, виноторговыми операциями с одной из стран неспокойной Колхиды) предоставляла временный приют некоторым

«ограниченным контингентам и отдельным группам лиц».

А именно: на первом этаже этой кирхи располагались местные наркоманы

(не самые образцовые подданные королевы Беатрикс, но не оставленные, тем не менее, её неусыпной заботой – равно как и милостью дальновидно-лояльного общества), на втором – кантовались такие, как она, международные бродяжки – с негативно завершённой иммиграционной процедурой – и вполне естественным нежеланием умереть, будучи заключёнными в пенитенциарные и любые прочие объятия родины-мамы.

Жёстким условием постоя для непризнанных беженцев являлся их нежный, надёжный, регулярный уход за наркодоходягами – остроумно продуманный цикл безотходно-богоугодного, почти самоокупаемого производства (с соответствующими дотациями от конфессиональных партнёров). Однако главный («имплицитный») навар приносила руководству кирхи отлаженная спекуляция нектарами кахетинских богов.

О, этот нектар образовывал в акватории кирхи очень густую дельту, куда впадали: «Кахети», «Эрети», «Алазанская долина», «Цинандали»,

«Саперави», а также «Киндзмараули», «Напереули», «Ахашени»,

«Хванчкара», «Оджалеши», «Пиросмани»… Ничего не забыли?

Перспектив у Раи, получившей это странное прибежище, не было никаких. И не потому, что уют этого крова (где снова сшиблись лоб в лоб, нож в нож – непримиримо враждебные этносы, именно друг от друга-то и пустившиеся врассыпную с матери-родины), – не потому у

Раи не было перспектив, что уют этого крова был куда менее зыбким, чем обетованное совместное благоденствие агнца и льва. Главная незадача состояла в том, что филантропическое предоставление крыши над головой являлось, по сути, аналогом укорачивания собачьего хвоста – в смысле: укорачивания по кусочкам – то есть лишь отдаляя, но не устраняя жуткий день депортации. Иногда призрачные постояльцы второго этажа, нарушая заведенный ход событий, присоединялись к потусторонним постояльцам первого – и где-то, в альтернативной инобытийности, заедино склеивали коньки от милосердной overdose.

Для тех, кто ещё цеплялся за жизнь, не оставалось ничего, кроме чуда.

В случае Раи оно сработало.

Она умела услужливо – как бы «лучезарно» – улыбаться. Раздольно, румяно, белозубо. И это умение (церковной администрации нравилось сияющее подтверждение её богоугодных дел) оказалось для смекалистой киевлянки индивидуальным билетиком в следующий круг забугорного рая.

А именно: невестка пастора, включённая в семейный бизнес, взялась познакомить её с молодым человеком, своим дальним родственником, который, произнося «О, Tolstoy!» – или «О, Dostoeffsky!», молитвенно закатывал глаза и словно бы впадал в транс.

Знакомство состоялось. Они, вдвоём, сидели в синих бархатных креслах за изящным буковым столиком, то есть находились именно с правильной стороны кафе «England» (на внешней стороне витрины которого значилось: «Youarefromthewrongsideoftheglass!»[1] , и, почти не слыша небрежно-элегантного бренчания белоснежного фортепьяно – джазового, обманчиво-разболтанного, мощно подхлёстывающего адреналин, – довольно напряжённо цедили уже по четвёртой чашечке кофе.

Встреча завершилась с неравным счётом.

Рая влюбилась – по уши, адски, смертельно; Аад же, сравнив её поочерёдно с Наташей Ростовой, Настасьей Филипповной,

Соней-проституткой и Соней-приживалкой (семьи Ростовых), – довольно-таки опечаленный несходством Раи ни с одним из притягательных образцов, – заключил: «Ты – хорошая, сильная, трудолюбивая девушка. Наша королева будет рада такой новой подданной. Я женюсь на тебе фиктивно».

В этом месте её биографии чётко просматривается точка выбора. (Ну, это для тех, кто в данную категорию верит.) Иными словами, с этой самой минуты оказался вполне возможным такой вариант её судьбы

(схематично рисуем цепочку): формальный брак – легализация – натурализация – европейский паспорт – европейское образование – перспективная специальность – высокооплачиваемая должность – постоянное развитие всех способностей. А соблазнённый обилием чар фиктивный муж (вариант: бывший фиктивный муж) – некая изюминка этой вынужденно-прагматичной цепочки – выполняет функции весьма нетривиального любовника. Этакий Жерар Депардье из фильма

«LesValsesuses».

Красивая картинка, правда? Нам кажется, да. Как сказал классик: