Валерий Попов - Третье дыхание

– Показать?

– Ну.

Поглядела еще, как бы решаясь, потом – отпахнула дверцу… Арбуз!

Тяжело, кособоко лежит, занимая холодильник.

– Хочется, Веч! – сказала она, сияя.

Что ж – и для меня тоже радость: арбуз, а не алкоголь. А просто так радоваться ты не можешь уже?

– Дай кусить! – проговорил жадно.

– …После обеда, Веч!.. Ну хавашо, хава-шо! Отрежу кусочек.

– Ну ладно уж! Потерплю!

Расцеловались, как бы довольные друг другом. И я пошел.

Принюхиваться друг к другу не стали пока что. Можно хотя бы немножко в блаженстве побыть?

Побывал. Но не особенно долго. Снова тихое бряканье в кладовке раздалось. Второй арбуз у нее там? Ох, навряд ли! Скорее, что-нибудь менее официальное, увы. Продержимся ли до обеда? Кстати – какой обед? Ничего такого я там не приметил. Только арбуз! Арбуз на первое, на второе, арбуз на третье. Вряд ли сойдет. Батя лютует в таких случаях, а также в некоторых других. Пойти ей сказать? Не стоит, наверное. Рухнет наше хрупкое счастье, полное таинственных шорохов. Сделаем не так. Умный, хитрый охотник Дерсу Узала бесшумно сейчас пойдет и задушит курицу. Бесшумно ее принесет, и мы ее бодро сварим, не возбуждая обид, тревог, избежав вытекающих (и, возможно, втекающих) последствий. “Умный, ч-черт!” – как говорила Нонна, когда я находил очередную ее бутылочку. Приятно чувствовать себя “умным ч-чертом!”. Вышел бесшумно.

Когда вернулся с курицей в когтях, Нонна по телефону громко разговаривала – с Настей, как понял я. Настя наседала, как всегда.

– Ну Настя! – Нонна отбивалась. – Ну хавашо! Ха-вашо! Куплю курицу, как ты велишь! Ладно! Уже бяжу, бяжу.

После этого – долгая пауза и совсем уже другой тон – надменный, холодный:

– …В какой больнице, Настя? Что ты плетешь? Я нигде не была!

Разговор в неприятную стадию вступал – в том числе для меня. Забыла уже все! Быстро. “Аромат степу” уже все помещение властно заполнял.

“Я маленькая, – Нонна поясняла, когда мы еще на эту тему могли шутить, – поэтому запах весь снаружи находится!” Есть такое.

Бесшумно, зажав курицу под мышкой, к кладовке пошел. Поглядев пристально в глаза Льву Толстому, приподнял его. Эх, Лев Миколаич!

“Маленькая” в тебе стоит! “Зачем люди одурманивают себя?” Нет окончательного ответа. Пойти с этой “маленькой” к ней? Подержав, опустил Толстого. Пусть хотя бы обед нормально пройдет. Хочется ведь немного счастья – или покоя, на худой конец.

Когда она на кухню пришла, я уже озабоченно куру вилкою тыкал в кипящей воде.

– Ч-черт! – с досадою произнес. – Никак не варится курица /твоя!/

Мороженую, что ли, купила?

Смутилась чуть-чуть, лишь тень сомнения промелькнула… потом проговорила доверчиво:

– А других не было, Веч!

Легко ее обмануть! Потом – радостно уже – брякала, я весело на машинке писал историю курицы, отец с дребезжаньем двигал у себя в комнате стул, видимо, то отодвигая его от стола, то снова придвигая, садясь и продолжая свой неустанный труд.

Звонкий голосок Нонны с кухни донесся:

– Иди-ти! Все гэ!

Вот она, долгожданная идиллия! Заглянул к отцу, в его маленькую комнатку, с атмосферой тяжелого труда:

– Пойдем обедать.

Согнувшись над бумагами, мрачно кивнул, но больше движений не последовало. Ну, идиллию же надо поддержать, хлипкую! Неужели не понять?? Донеслось наконец дребезжание стула, когда я уже далеко ушел.

Он сел за стол, ни на кого не глядя. Лютует батя! Теперь, видно, настал его черед?

Сморщившись, смотрел на помидоры на тарелке – так, будто ему положили кусок говна. Неужели не понимает, что надо веселье поддержать! Потрогал вилкой:

– …Помидоры квашеные, что ль?

– Какие? – Нонна поднялась. Торчащая вперед челюсть задрожала.

– Квашеные, говорю. Непонятно? – с мрачным напором повторил.

– Отец! – я вскричал.

Он мрачно отодвинул тарелку.

Конечно, помидоры эти Нонна из своих давних “загноений” достала, добольничных! Но неужели надо подчеркивать это, нельзя заглотить ради счастья семейного? “Объективная истина” – ею кичится? Главное – отношения между людьми. Без каких-либо установок заранее! Конкретно, как оно сложится каждый раз. Нет! Замшелые его принципы ему важней.

“Не каждый факт надо констатировать!” – сколько раз ему говорил. Но его не сдвинешь. Курицу ковырял. Отодвинул.

– Что, отец? – произнес я.

– Жесткая, – холодно отвечал.

Ну и что, что жесткая? Трудно ему сгрызть? Вон зубов у него сколько еще – больше, чем у нас с Нонной вместях! Неужто не понимает, что это экспериментальный обед, /первый/ после больницы! Не важно это?