Валерий Попов - Третье дыхание

– Найн! – вдруг резко произнесла Нонна и встала.

Водила потянул еще какой-то ржавый рычаг, и дверка открылась. Нонна шла абсолютно уверенно, словно все тут знала наизусть. На самом деле у нее есть характер, но проявляется в основном негативно. Однажды она прошла от поезда пятнадцать километров ночью, зимой, до домика отца на селекционной станции, где я скрывался от ее алкоголической ревности. Шла элегантная (уверенность в моей измене посетила ее в кабаке), потеряла в сугробе туфлю, но дошла, разгоряченная и прекрасная. Скромность нашего с отцом существования постепенно успокоила ее. Но сейчас-то “вечный зов”, который ее ведет, если успокоится, то только рюмкой – хотя, скорее всего, после того как раз и начнутся главные неприятности.

– Спасибо! – отдал водителю два червонца. Все ужасы ее я обязан еще обслуживать! Все! “Закруглю” как-то это путешествие – и больше она не увидит меня! Не для того Бог вдохнул в меня душу, чтоб я по грязным ямам тут шкандыбал! Имею доказательства, что я достоин лучшей судьбы!

Оказалось, если идти прямо, то обязательно куда-то придешь. Как капсула на лунной поверхности, обнаружился обшарпанный домик со светящейся вывеской, впрочем, огонь в некоторых буквах судорожно бился, а в некоторых – иссяк. “Арарат”! Ковчег нас доставил правильно – туда, где теплится жизнь. Но лучше бы она тут не теплилась: предпочел бы вечно “носиться во тьме”.

Вошли. Сразу потекли сопли в тепле. Интерьер соответствующий.

Тусклое освещение. Темные столы рядами, как парты, стоят.

– Закрыто! – пискнула коротышка в мини-юбке. Гнала на нас шваброй с намотанной тряпкой мутную волну. Но Нонну это никак не остановило: прошагала по луже и молча села за “парту”, как прилежная ученица, напряженно размышляющая на тему “Кому на Руси жить хорошо”. Имеется такой снимок в семейном альбоме. Коротышка застыла в отчаянии – всю лужу ей испортили! Нонна сидела так же неподвижно и уверенно, как в автобусе: ее желания все должны исполнять! Кто, почему – эти мелочи ее не волнуют… Исполнять!

– Арамчик! – жалобно произнесла коротышка.

Арамчик – тощий, длинношеий “учитель” этих “учениц” – сидел на первой “парте” и даже не обернулся, лишь резко вскинул узкую ладонь, что должно было, видимо, означать: “Тишина! Внимание! Не отвлекаемся на пустяки!” Огромные оттопыренные уши его, подобные крыльям, были багрово просвечены светом из бара, верней, из занимающего почти весь бар аквариума.

Из соседнего помещения доносился гулкий звон воды, падающей из крана в ведро, с наполнением ведра этот звук становился все глуше, потом, слегка скособочась, появилась вторая “ученица”, напоминающая первую, с плещущим ведром воды. Подойдя к стойке, она сняла босоножки, поднялась с натугой на стул, а потом на стойку и, соблазнительно согнувшись, обрушила в аквариум содержимое ведра. Послышалось шипение. Из камней, оставшихся на дне, в образовавшийся слой воды поднялась светло-зеленая муть. Сладко запахло болотной гнилью – и я почему-то жадно ее вдохнул. Сладкие воспоминания.

Я помню, как однажды голышом

Я лез в заросший пруд за камышом.

Колючий жук толчками пробегал

И лапками поверхность прогибал.

Я жил на берегу, я спал в копне.

Рождалось что-то новое во мне.

Как просто показать свои труды.

Как трудно рассказать свои пруды.

Я узнаю тебя издалека

По кашлю, по шуршанию подошв.

И это началось не с пустяка:

Наверно, был мой пруд на твой похож.

Был вечер. Мы не встретились пока.

Стояла ты. Смотрела на жука.

Колючий жук толчками пробегал.

И лапками поверхность прогибал.

Вспомнил эти стихи, потом огляделся с отчаянием: вот чем кончается все!

Когда-то я написал эти стихи вот этой женщине, сейчас она абсолютно безучастно сидела рядом, страстно думая о другом, о своем! А я еще надеялся вытащить ее словами – а мы вообще молчим уже час.

Называется – встретились, уединились! Аквариум, однако, приковывал и ее взгляд. Она тоже чуяла, что сейчас это не просто аквариум, а измеритель Времени, а может быть – Вечности. Пока он не наполнится, ничего вокруг другого не произойдет.

И снова – действие не менялось абсолютно – “ученица” вышла из гулкого помещения с корявым ведром, с натугой влезла на липкую дерматиновую стойку бара, обрушила воду за стекло, муть поднялась с тихим шипением – и новая волна гнилостного запаха. Не разгибаясь, она обернулась к Араму. Тот оставался недвижен. Бесконечность только лишь начиналась, вся была еще впереди. “Водоноша” спрыгнула с бара.