Валерий Попов - Ужас победы

Огляделся – кругом мусор, грязь, коробки после торговли… увидел старинный люк с чугунной молнией, опустился на одно колено.

– Вот видишь? Стою! И прошу Тебя!! Клянусь, больше не встретимся! Ни по какому поводу! Единственный раз! Честно!..

Буквы? Возвращаю Тебе! Без них обойдусь! Теперь веришь? Спаси ее!

Приближались, галдя, какие-то горцы, я быстро с колена встал, прошел мимо них и еще раз торопливо на колено припал.

Чувствовал – зацепилось, а?! Домой ворвался. Жена, приподнявшись, мутно глядела на меня. Я снова глянул вверх:

– Ну… договорились?

Ворвался в свой подпол – там все гуртом на меня накинулись:

Узеев, Мхбрах, Пужной, Маша Котофеева с ребенком, Канистров,

Умыцкий, граф Поскотини, доктор Ядоха, Вадим Сопло, Соватти,

Блукаев, Аев, Кумстон, Металлиди, Горихвост… Что делать? – у всех вопрос.

Все! Прощайте! Покидал все тяжелые буквы в чемодан, доволок до выхода! Все! Снова на небо глянул – вот!.. Отдаю! Только спаси ее.

Оставляя черную метку по снегу, до помойки доволок. Кинул в уголок. Уходя, пару раз обернулся. И все! Глянул наверх: доволен? Больше у меня ничего нет.

Теперь каждое утро долго лежу. Спешить некуда.

– Ты спишь, что ли, или притворяешься?

Ее голос. Сиплый, грубый стал. Теперь, когда с утра выпивает, уже не веселая, а злая! Что же Он там решил?

– Хотя бы помойку выкинь. На это ты способен, надеюсь?

При слове “помойка” сердце сладко забилось. Как они там – буквочки мои? Да поди уж, наверное, украли красавиц моих!

Вон как дверью жахнула! Ожила? Зато я умер.

Поднялся. Схватил целлофановый мешок, набитый мусором. Хорошо, что хоть мусор пока есть, – скоро и он кончится. До помойки добрел. С размаху мешок в бак зашвырнул. В нем бутылки брякнули, замаскированные шелухой.

Сердце оборвалось… Все напрасно? И чемодан вон с буквами стоит, не нужный никому! Ничего не вышло.

Опустился в помойное кресло в стиле рококо, с торчащей щетиной.

Вот так. Здесь буду теперь. Король помойки. Уютное, в сущности, местечко: такой домик из кирпичиков баки окружает, правда без крыши. Комары вдруг налетели, вражеские парашютисты, – несмотря на снег. Но нас не запугаешь!

Старушка с ведрышком подошла – из моих, значит, подданных?

Постучала ведрышком по баку и – ко мне:

– Ты сочинитель, что ли?

Вот она, слава! Знает народ!

– А что? – гордо спрашиваю.

– Написал бы ты про них, супостатов!

– Про всех?

Мне одного Геры хватило – желвак теперь на всю жизнь.

– Да хотя б про местных! – вдруг засмеялась.

Это не мой масштаб!

– Вон стояк водопроводный голый у нас! Утепление-то сгорело, и как зима – вода замерзает! Говно нечем смывать!

Да, это было. Но это не мой масштаб. И вообще – буквы выкинуты…

Вон стоят. Однако в голове замелькало: “Стояк… Стояк…” Самая первая рифма, которая приходит в голову, явно не годится. Надо подумать.

Мелко кивая, подобострастно, старушка ушла. Я гордо выпрямился на троне своем, озирая окрестности. Но недолго процарствовал.

Вдруг, черные следы по двору оставляя, трое интеллигентов подошли, двое даже в очках, но на вид озверелые.

– Ты чего это расселся тут?

– А что – нельзя?

– В темпе отсюда!

– Пач-чему?

– Это наша помойка!

– У вас… есть какие-то права?

– Права?!!. Сейчас будут!

И вдруг тот, что без очков, зашел сзади и в спину меня пихнул. Я упал вперед на руки, ладонями по слизи проскользил. Поднялся, не оборачиваясь пошел. Колени в грязи, но отряхивать их такими руками навряд ли стоит! Один раз обернулся только: буквами не интересуются ли? Не интересуются! Хотел стать королем помойки.

Совестью ее, заявления людям писать, доносы… Не сложилось!

– Иди, иди!

Трон так и этак мой вертят, отпуская довольно тонкие искусствоведческие замечания.

Ушел. Даже помойка слишком шикарна для тебя! И домой – нет смысла, не вышло там ничего! Куда? Есть, говорят, такое место, куда можно всем сирым и убогим: там ждут всех. Но это уж – на крайний случай! А у тебя какой?.. Пойти, что ли, попробовать?

Хотя не чую Его! Он мои ужасы видит, но не реагирует как-то.

Постоял на ступенях среди нищих. Вверх поглядел. Снежинки светлее неба. Тают на устах. Вошел под своды. С той поры, как крестили меня, не был в церкви ни разу. Стесняюсь чего-то…

Наверное, этого… просить! Пламя колышется от пения. Толпа свечей. Свою, что ли, поставить? За что? За ее спасение!

В притворе, где разным церковным товаром торгуют, купил тоненькую кривоватую свечку – какую уж дали! – подошел к общему пламени, постоял. “Прикурил” своей, кривоватой… Старался прямо держать. Огонь греет лицо. Потом горячий воск каплей на палец стек, прижег, потом кожу стянул, застывая. Воткнул свечку в дырочку. Пошел.