Сергей Соловьев - Прана

В восемь открывалась наша утренняя кофейня с низкорослыми столиками по периметру и разноцветными топчанами с горками подушек вдоль стен.

Целыми днями на первом топчане под телевизором, похоже, единственном в округе, во всяком случае, в подобных местах, лежал одинокий посетитель – длинный размашистый египтянин с фараоньими очами и гнутым утесом носа.

Лежал он в набедренной марле, заложив руки за голову. Неподвижно.

Глядя поверх сыпящего крупой экрана – в потолок.

Цепкий хрусталик Ксении пощипывал этот пир поверх прижатого к губам стакана с круто заваренной ярко изумрудной мятой, на который щурился я поверх дымящейся чаши черного кофе, чувствуя, как откуда-то из потолка в меня проникает этот взгляд, переходящий на Ксению, и от нее – к нему, отсылающему его в потолок, и так далее.

– Сансара, – говорю, рисуя по воздуху пальцем этот наш круг.

– Да, – отвечает, – ты будешь перечной мятой. Хочешь попробовать? – и протягивает мне стакан.

– А ты – зрачком египтянина? – и отодвигаю ее стакан. Она, прижмурив глаз, помахивает головой. – Что, ниже?

– А он, – спрашивает, доставая из рюкзака толстый немецкий путеводитель, – белизной потолка?

– Черный дух Белизны, – говорю, отхлебывая свой, черный.

Разворачиваем на столе карту, склоняемся над нею. Пора решать – едем мы или нет. И если да – куда. Вариантов несколько. Единодушный – никуда. И даже здесь, в Лахман Джуле, лучше бы не наматывать километры, а сесть на любом углу и просидеть месяц. Весь мир – вот, на расстояньи руки, а мы ею машем, наращивая движенье.

– Да, – говорю, – ты права, тем более что не месяц уже, а – сколько?

Задумываемся, глядя с улыбкой чуть вверх и друг на друга.

– Веришь ли ты, что считанные дни назад был Мюнхен, мы, там… Что все это существует?

Что я ответил? Да? Или нет? Или ушел от ответа? Собственно, и не вопрос ведь, так, мимоходом, мелочь. Может обнял ее, поцеловал в эти растерянно приоткрытые – будто сил ей хватило на всю себя, чтоб держать удар, на всю, кроме губ, и они остались растерянно приоткрытыми, и голова сторонится назад и набок, как у переломанной сильной птицы, которая хочет выжить, потому и смотрит мимо тебя и поверх протянутой к ней ладони.

Господи, сколько же сил ей нужно на эти силы, в сущности – неживые.

– Да, но оказаться в Индии и не посетить великий Бенарес или, как он ныне звучит – Варанаси, это – мало сказать… – Я пытался найти аналогию. Израиль и Иерусалим? Жизнь и – что?

– Да, – ведет она ноготком по карте, – действительно мало. И жарко.

Собственно, эти разговоры, над картой и без, велись нами не первый день. В итоге оба мы были за Ришикеш, и чем дольше, тем лучше. А если ехать, то только в Бенарес. Ни Агра с ее планетарным истуканом

Махалом, ни что-либо в этом духе нас не влекло. Но Бенарес в сезон пика жары плюс расстоянье, плюс время, которое этот город требовал, в десять, тысячу раз больше, чем у нас оставалось…

В общем, похоже, мы с горечью отступали от этого плана. Как и от поездки в Кулу, в рериховскую усадьбу. С меньшей горечью. В Бадринат

– одно из четырех святейших мест Индии, расположенное сравнительно недалеко, чуть восточнее Гонготри – нам ехать отсоветовали: разгар сезона паломников, плывущих в три этажа по узкой дороге, вьющейся над пропастью к снегам.

Ксения все возвращалась к идее дальнобойного путешествия через

Гималаи. Автобус ползет тридцать часов. Ходит он раз в день. Можно, купив билет, выходить, где полюбится, и подсаживаться на следующие сутки. Добираться до точки, откуда он отправляется, тоже день. А из конечной точки – кому как повезет, может, и жизнь. Да и Кашмир не за горами. Хорошая мысль.

А меня влекло к зверью. Тем более что и в Гонготри мы на снега поглядели, даром что не взошли на ледник в Гамок, где Ганг Небесный ниспадал на землю, а чтобы не раздолбал он ее своим напором – Шива стоял под ним, как под душем, жертвуя шевелюрой.

К зверью, конечно. Не к лжесвидетелям, не к людям. Не к горным школам. И не к себе.

Насколько я был вял к ее "гималайке", настолько она – к моему

"зверству", хотя оба ничего особенного против не имели. Начать решили с меня. Вариантов было два.

Первый – взять у Джаянта снаряжение и отправиться прямо отсюда по первой попавшейся тропе в джунгли на две-три ночи.

Ксению, похоже, больше привлекал второй, хотя национальных парков она в своей жизни насмотрелась. (Будоражила ее обмолвка о встрече с бегемотом в Южной Африке, куда она ездила на студенческую практику.