Питер Кэри - Моя жизнь как фальшивка

– К чему? Вы переверните.

На обратной стороне я сквозь пластиковую упаковку разглядела заголовок: «"Санди Телеграф", 4 июля 1952 г. ОТЕЦ "ПРОПАВШЕЙ МАЛЮТКИ" ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ».

– Черт! – пробормотала я

– Вот именно, мем. Не знаешь, как жизнь обернется.

Я вроде бы уже упоминала вторую свою поездку в Австралию, в 1975 году, когда я приложила все усилия, чтобы отыскать Роберта Маккоркла в «Реестре рождений, смертей и браков». Трижды мне казалось, будто я напала на след. Но – увы. Не легче было найти и Нуссетту Марксон. Она знала, что я разыскиваю ее, но я получила лишь уведомление от ее адвоката, задиры с Кингз-Кросс по имени Боб Гамильтон: если я попытаюсь «рыться в прошлом» мисс Марксон, меня ждет расправа – судебная или попросту физическая, он не уточнил. Мисс Марксон, как он выразился, – общественная фигура, друг и доверенное лицо известных политиков и художников. Еще я выяснила, что ей принадлежал модный ресторан «Нуссетта», но за год до моего приезда в страну она его продала. Вот и вся информация. Псевдонаивные автопортреты владелицы все еще висели на стенах ресторана, сквозь корку бог знает скольких лет проступали огромные глаза и щедрый рот – мне претила откровенность, с какой эта женщина подчеркивала свою желанность.

Другая женщина в жизни Чабба, его мать, умерла в апреле 1960-го. Больше ничего о ней разузнать не удалось, так что через эту историю она пройдет, как давно угасший пожар, оставивший лишь следы на стволах обожженных деревьев.

Она вышвырнула мужа из дому – почему она так поступила, даже ее сын не знал. Миссис Чабб работала в перчаточном отделе «Дэвида Джонса» [69], и умерла, имея десять фунтов и пять шиллингов на банковском счете. Много лет спустя, в Куале-Лумпур, сын все еще кипел негодованием, вспоминая ее крохоборство, мисочки с остатками пищи в холодильнике на керосиновом движке. Он словно не замечал, как въелись в него самого ненавистные привычки: когда он живописал свое аскетическое прозябание в Четсвуде, единственный стул, единственный набор столовых приборов, дух захватывало – до какой же степени человек не осознает себя.

Нуссетта была ослепительно, потрясающе другой – экзотическая, беззаботная, бесстрашная, расточительная. Сколько бы Чабб ни твердил, что не был влюблен, он, конечно же, восхищался ею и теми ее опрометчивыми поступками, которые осудил бы в любом другом человеке. Нуссетта всегда лгала о себе, перекраивала прошлое по собственной прихоти. С 1945 года по 1952-й она пять раз меняла профессию и дважды – национальность. Обзаведясь рестораном, она заодно сделалась француженкой. Готовить она не умела, однако наняла повара-маори Биби и подавала гостям улиток, луковый суп и говядину аи poivre [70] .

Чабб тем временем сочинял буклеты в своем затхлом рекламном агентстве. К 1952 году он перешел на полставки – двух вечеров работы в неделю, решил он, достаточно, чтобы обеспечить его потребности. Зато каждое утро он писал стихи. Придвигал стул к доске на козлах и творил сестины и вилланелли.

Нескладная пара – и все же, обнаружив свою беременность, Нуссетта поехала в скромный пригородный Четсвуд и положила руку Чабба на свой очаровательный животик. Означало ли это, что поэт был отцом ребенка? Наступит время, когда этот вопрос станет для него важнее всех прочих, но в ту пору Чабб трогательно уверил себя, что это не его дело.

Он явно не собирался воспитывать ребенка или помогать деньгами, да Нуссетта этого, похоже, и не требовала. К будущему материнству она готовилась с обычной веселой предприимчивостью. Убедившись, что в самом деле беременна, Нуссетта принялась обустраивать в своем коттедже детскую, намалевала на стенах автопортреты, изготовила вращающиеся фигурки-мобили и подвесила их к потолку. Заполнила шкафы и комоды пеленками и распашонками, подыскивала няню и попивала шампанское, празднуя очередную удачу.

Сидней – беспутный город, но шел всего лишь 1952 год, и даже завсегдатаи «Нуссетты» были ошеломлены, когда красавица-хозяйка превратила свою беременность (якобы без участия отца) в публичное мероприятие. По словам Чабба, каждому гостю дозволялось притронуться к животу, почувствовать, как шевелится малыш. Когда отошли воды, это было почти шоу. Весь ресторан аплодировал вслед машине, увозившей Нуссетту в больницу.

Однако, явившись с визитом, Чабб увидел, что Нуссетта мрачна и подавлена. Понадобилось кесарево сечение, идеальный животик был изуродован шрамом. Роженица утомилась, у нее все болело, а малышка выглядела сущим заморышем – шести фунтов весом, беспокойная, все время сучила ножками и никак не могла присосаться к набухшей материнской груди. Голодает, подумал Чабб. Ему стало страшно: померещилось, будто младенец судорожно, отчаянно бьется за жизнь.