Владимир Орлов - Бубновый валет

– Видишь, опять сижу главной, – Тамара развела руки над столом. – Прямо как Екатерина Великая на троне.

– Это уж точно, – закивал я.

– А я уж хотела тебе позвонить, разыграть тебя, вызвать к начальству на ковер, – заулыбалась Тамара. – Дел-то ведь нет ни здесь, ни в типографии, пока они на Маросейке…

– А я вот без вызова сюда явился, – пробормотал я.

– Неужто вспомнил обо мне? – игриво, будто бы не верила, произнесла Тамара.

– Да вроде того…

– А чтой-то вид у тебя такой болезненный? – обеспокоилась Тамара. – Или захворал?

– Да. Что-то нездоровится, – поспешил я согласиться с Тамарой.

– Сейчас мы тебя подлечим, – пообещала Тамара, а шепотом спросила:

– Может, коньячку примешь для поправки-то здоровья? А?

Коньяк и на самом деле мне сейчас бы не повредил. Я кивнул.

– Ну пойдем, пойдем!

Как и в прошлый раз, Тамара сразу же защелкнула дверь столовой-буфета, теперь и не посчитав нужным объяснять мне, зачем она это делает, а направилась к своим холодильникам, шкафам, посудам, доставала бутылки, стаканы, тарелки, сооружала бутерброды, напевала что-то и, будто запарившись, стянула с себя толстый свитер, осталась в черной майке без рукавов и почти открывавшей грудь. “Сейчас примется загонять меня в угол, – заныло во мне. – Или вминать в стену…” И тогда понимание обреченности тихо снизошло на меня.

Мне Тамара налила половину граненого стакана, себе хорошую рюмку. Я взял стакан, а дурацкую и ненужную теперь типографскую полосу, сложенную вчетверо, чтобы не мешала, сунул по ребячьей привычке за ремень брюк.

– Осилишь? – спросила Тамара.

– Отчего же?.. Можно и поболее.

– Можно и поболее, – и Тамара доплеснула мне в стакан грузинскую жидкость.

Закусывали мы изысканными в ту пору бутербродами – с семгой, с севрюгой и шпротами.

– А теперь, Васенька, – сказала Тамара, – лечение следует продолжить, но совершенно иным способом.

Освобожденные от влаги сосуды Тамара опустила себе за спину на обеденный столик, шагнула ко мне, я глупо обернулся, словно бы отыскивая глазами угол, в какой меня сейчас поволокут, а Тамара, кавалером в вальсе, заставила меня сделать танцевальное движение, но тут же и остановилась, приподнялась на цыпочки и стала целовать меня в губы. Я чувствовал ее возбуждение, голод ее страсти, но я не мог ответить ей, тело мое было обесточенным, я хотел пробормотать что-то жалкое, но рот мой был запечатан губами Тамары. Левая рука ее стала расстегивать пуговицы или крючки юбки, правая же дергала пряжку моего ремня и никак не могла рассвободить ее. “Что это у тебя под ремнем?” – удивилась Тамара. Я опустил глаза, увидел свернутую мною типографскую полосу и вспомнил, зачем я принесся в Главную редакцию.

– Погоди! У меня ведь было срочное дело! – словно бы очнулся я.

– Какое дело? – не понимала Тамара. – К кому?

– К К. В. дело!

– Так Кирилла нет! – рассмеялась Тамара. – И какое же дело?

Я раздумывал секунду.

– И не личное, и не редакционное, и не по дежурству, – затараторил, заспешил я, словно бы стараясь самого себя убедить в том, какое дело привело меня в Главную редакцию. – Коллекция Кочуй-Броделевича. Ты знаешь о ней?

– А то как же! – кивнула Тамара. – И про твою солонку знаю. Номер пятьдесят семь.

Слова мои она выслушивала, похоже, со вниманием или даже с интересом, положив руки мне на бедра, не отстраняя своей груди от моей, стояла все еще на цыпочках, лишь губы ее отошли от моих сантиметра на три, да и то Тамара исхитрилась лизнуть языком мою нижнюю губу.

– Подожди, Тамара, подожди минуту. Мы с Башкатовым никак не можем исследовать ее. И для порядка в нашем Музее. И еще потому, что в ней есть секреты. Или даже тайна. И моя солонка загадочная. Мы и хотели попросить К. В. допустить нас к коллекции. Она стоит еще у него?

– Стоит. Я эти коробки и ящики обтираю, а иногда и пылесошу.

Конечно, я не мог забыть о том, что в полномочия Тамары входит надзор за чистотой кабинетов Главного и трех его замов, то есть она была здесь и уборщицей.

– А давай я тебя провожу к этой коллекции, – без промедлений предложила Тамара. – Только ненадолго.

Мне бы наотрез отказаться от экскурсии к солонкам Кочуй-Броделевича хотя бы ради того, чтобы не удручить свое положение обязательствами перед Тамарой и уж ради того, чтобы оставался повод для более позднего прихода к К. В., но Тамара, оправив юбку и натянув свитер, так решительно повела меня к двери (может, и в ней жил интерес к тайне солонок, или она искренне старалась угодить мне), что я не успел произнести ни слова.