Сухбат Афлатуни - Гарем

А Иоан Аркадьевич согрелся и стал думать об Арахне.

Над головой проносились слова о грехе и покаянии; где-то крестились.

Представлялась Арахна, качающая на руках что-то теплое и продолговатое, наверное, сына. Остальные жены стоят поодаль, неподвижно беседуя друг с другом.

Мысли об Арахне вывели Иоана Аркадьевича из-под медного купола собора; появился вялотекущий трамвай «девятка», высекая каскады колючего электропламени.

Арахна с сыном на руках, жены поодаль, Толик и Алконост, в костюмах Возрождения, танцуют. Странные. Иоан Аркадьевич в их одиннадцать лет уже пережил несколько острых, как жгучий перец, романов. А эти ходят, сплетясь пальцами, никто им извне не нужен.

Иоан Аркадьевич сошел в моросящую желтоватую тьму.

Через несколько шагов узнал Арахну.

Шла на него, в невеселом горчичном плаще, походкой опытного лунатика, любителя сомнительных прогулок, сомнамбулы.

Губы, густо заштрихованные траурной помадой; в пальцах нетерпеливо шевелилась тонкая незажженная сигарета — Арахна сканировала встречных: прикурить.

Видимо, силуэт Иоана Аркадьевича выдавал безнадежного халявщика. Пройдя по диагонали сутулое пальто Иоана Аркадьевича, близорукие зеленые зрачки перелетели на другие попутные фигуры.

Конец рабочего дня. Найти мужчину, готового поделиться огнем с девушкой, навевающей приятные холостяцкие мысли, — несложно.

Вот она уже закуривает (Иоан Аркадьевич повернулся), зажигалка вынимает из тьмы ее лицо. Как в ту первую ночь, когда по квартире носили «вечные» свечи.

Запрокинув голову в промозглое небо, так что воротник сжал шею, как гаррота, он прохрипел:

— Я люблю тебя, Арахна!

На него посмотрели. Кто-то остановился. Кто-то, не останавливаясь, ограничился «психом». Вот и остановившиеся засмеялись и тоже двинулись дальше, по своим неряшливо заасфальтированным муравьиным тропам.

Иоан Аркадьевич обернулся.

Арахны не было.

Был — фонарь в мокрой бахроме объявлений «Продается квартира!!!». Были пестрые квадраты окон, словно приклеенные к стене четырехэтажки. Был, чуть дальше, ледяной неон аптеки с буквами DORIXONA. Не было Арахны.

Растворилась. Улетела в насморочный воздух, придерживая рвущийся плащ.

Арахна вернулась вечером, мокрая.

Уронив в коридоре какие-то пакеты, забежала в ванную; включила воду.

Через минуту в ванную зашла Гуля Маленькая, держа под мышкой только что добытого из пакета «Айболита». Арахна стояла под душем, отрешенно водя мочалкой вверх-вниз по бедру.

Устроившись на унитазе, Гуля деловито заболтала ногами. Прочла:

— Доб-рый док… тор Айболит. Он под деревой лежит.

— С-сидит. Сидит этот д-доктор, — усмехнулась Арахна, выходя из оцепенения.

— Принесли Зойке шоколад с орехой?

Арахна кивнула и принялась покрывать мылом плечи и грудь.

— Хорошо. Зойка поделится. Она ведь инвалид, знаете? Инвалиды не жадные.

Гуля вышла, запустив в ванную комок холодного воздуха.

«Идет! Идет!» — закричали дети.

…Сырая Арахна, в одном халатике (первое, что попалось в ванной), прижималась к шершавому пальто Иоана Аркадьевича.

— Я д-д-денег раздобыла… Во! — Из скомканного плаща выпали две тугие пачки.

Иоан Аркадьевич посмотрел с грустным удивлением.

— Уходила она сегодня, — объяснили ему из Залы, — Мы за ней Толика последить отправили, а он ее потерял.

— Не потерял я — не было ее нигде, — громко оправдывался Толик.

Услышав, Арахна отшатнулась от Иоана Аркадьевича. Ударилась затылком о торчащий в стене гвоздь, на котором громоздились детские курточки; курточки посыпались. Она, казалась, этого не заметила: лицо стало немым, как маска, только губы продолжали жить своей нервной, стремительной жизнью.

— Осторожно! — запоздало бросил Иоан Аркадьевич. Рассеянно целуя детей, стал пробираться в Залу. — Упс! — остановился, схватив за руку хромую Зою, всю в пятнах шоколада. — Сегодня же двадцать… двадцать седьмое! День рождения Зои, Зоиньки нашей, Зоиньки-Заиньки…

— Да уж помним! — усмехнулись в Зале.

Иоан Аркадьевич еще раз посмотрел на бледное лицо Арахны; а Зоя уже буксировала его за край пальто в Залу.

«С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя!» — пели строгими голосами жены под скрипку Алконоста.

Потом Иоан Аркадьевич поднимает ноги, его вынимают из джинсов, а джинсы вытряхивают.

Падает пара мелких мусорного вида купюр.

— Дань сегодня плохо собиралась, — смотрит в пол Иоан Аркадьевич.

Становится тихо, и слышно, как в ванной всхлипывает Арахна.