Эльвира стояла спиной и кусала губы. Смотреть на возникающее имя ей не полагалось.
«…ов», — дописала Гуля и положила кисть в открытую ладонь Эльвиры.
«Написала имя? — спросила Эльвира, все так же не поворачиваясь. — Ну, теперь дороги назад нет. Идем, дева».
Гуля посмотрела вниз, пытаясь разглядеть свадебную машину.
Дул ветер. В воздухе качались стрекозы.
Имя «Яков» горело на солнце, отражаясь в выпуклых глазах насекомых.
Они стояли над обрывом.
Под ними, поблескивая, темнело озеро.
«……..», — читала ровным голосом Эльвира речь Ленина к молодежи.
Гуля стояла у самого обрыва.
«……… — продолжала Эльвира, борясь с ветром, который пытался листать книгу по своему произволу. — …….».
Гулины губы повторяли: «……»
Наконец, Эльвира прочитала: «Аплодисменты, все встают», — и посмотрела на Гулю.
Та все так же стояла спиной. Ветер то рвал фату, то снова бросал ее Гуле в лицо. Шумело свадебное платье.
«Дева, — сказал голос Эльвира. — О ком думаешь, дева?»
Гуля молчала и смотрела в озеро.
«О Яшке своем думаешь?» — продолжал голос за спиной.
Гуля кивнула.
«Или о женихе своем думаешь?»
Гуля снова кивнула.
«Или об старике этом думаешь?.. Да что ты киваешь все, кивальщица?! Ты о нем должна думать, о нем ! Думаешь о нем?»
Гуля задумалась на секунду. Озеро росло под ней, расплывались горы, куда-то вытягивалось небо.
Зашумели кусты. Эльвира обернулась.
В кустах запутался и бил тонкими ногами барашек.
«Пошел, пошел отсюда!» — замахала на него Эльвира.
Животное смотрело на нее и дрожало.
«Пошел, говорю…»
Эльвира вытянула зверя из куста, поставила, как ребенка, на землю. Барашек заковылял прочь.
«Я не могу», — сказала Гуля.
«Что? — переспросила Эльвира, снимая с себя налипшие колючки. — Не можешь? Ну… ладушки. В другой раз. В другой раз… В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора…»
«Я не могу!» — крикнула Гуля.
Ветер приподнял ее над землей и, задержав на секунду, для того чтобы Гуля успела увидеть протянутые к ней руки Эльвиры, понес вниз.
В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора.
Фата развернулась, швырнула сама себя вверх, размокла в яростном, кусками, солнце, посыпались снизу вверх жемчужины, пузырем всплыло в воздухе платье.
«Я поведу тебя в музей», — сказала мне сестра.
одним краем прижатое ветром к левой, свободно парящей ноге, другим, разорванным краем взлетая почти к груди, к бушующим оборкам, где раскрылись пальцы, ловя убегающий воздух, где негодующе шумели лоскутки от простыней святых бабок и…
Вот через площадь мы идем и входим наконец в большой красивый красный дом, похожий на дворец.
прабабок, честным ором расстававшихся со своей невинностью, где во встречном потоке снизу вверх летели красноватые горы в пятнах кустарника и только озеро никуда не летело и ждало…
Из зала в зал переходя, здесь движется народ.
Вся жизнь великого вождя передо мной встает…
Машина с белой куклой стояла в тени боярышника.
В ожидании Гули народ расположился в разных позах.
Жених открыл глаза и посмотрел на часы.
«Дай сумку», — сказал он свидетельнице, рассматривавшей свои ногти.
Свидетельница нащупала сумку и протянула жениху.
Пальцы жениха нырнули в темноту, набитую деньгами на мелкие расходы, визитными карточками.
Нашли.
«На, поставь». Жених вытащил кассету и протянул свидетелю.
«Это что?»
«Гулька просила сейчас поставить».
«Ой, — зашевелилась свидетельница, — давайте не надо, потом, а? Задолбали эти ее пионерские песни. Мне уже ночью пионеры снятся, честно. Давайте потом!»
«Ладно, — кивнул жених, — поставь нормальную музыку… Только, как Гулька возвращается, поменяете сразу, чтобы она не…»
Свидетель пошуршал в кассетнике, нашел нужное.
«Бух-бух-бух», — заиграла нормальная музыка. Свидетельница стала размахивать в такт руками; поблескивали ногти, шевелились локоны в прическе, сделанной в салоне красоты на Дархане, если выйти — слева…
Кассета с Гулиным голосом так и осталась лежать на выгорающей траве.
В суматохе о ней забыли.
Потом, недели через три, жених вспомнил о кассете.
Он лежал, похудевший, с песком небритости на щеках. Рядом, в скользкой нейлоновой ночнушке, лежала свидетельница.
Она тоже похудела, превратившись из свидетельницы на свадьбе в свидетельницу в идиотском уголовном деле. Кроме нее, в деле была еще одна женщина, которая называла себя «товарищ Эльвира» и произносила зажигательные речи о борьбе и о том, что низы не хотят. Товарища признали невменяемой и отпустили прямо из зала суда. Какие-то люди в карнавальной пролетарской одежде встретили ее на улице аплодисментами и ведром красных гвоздик.
Читать дальше