Ёсио Мори - Конец зимы

Она вновь задумалась над тем, что породило враждебность Сумико. Скорее всего, ее бунтарство – следствие озлобленности против матери, изменившей мужу и отвергшей дочь. Икуко Кумэ подумала, как было бы замечательно направить эту мятежную натуру на истинный путь, убедить ее честно зарабатывать на жизнь.

Уно во многом соглашался с Икуко Кумэ, но кое в чем у него были сомнения. Ему казались чересчур романтическими предположения Икуко Кумэ насчет Сумико. Для такого поступка Сумико была слишком трезвой натурой. Да и сама Уэмура не признавала этого.

– Сэнсэй, не найдется ли у вас закурить?

– Боже мой! Вы курите?

– Да так… Балуюсь… – Икуко Кумэ неумело поднесла к губам сигарету. – У меня больше нет уверенности в себе!

– Да что вы…

– Нет, правда! Просто не знаю, как быть… Может быть, мне лучше перейти в дневную школу?

Подобные настроения были не редкостью для молодых преподавателей. Хотя рабочий день в вечерней школе короче, преподавать здесь труднее, и молодежь стремилась в дневные школы. Однако в словах Икуко звучали, скорее, нотки отчаяния.

– Это связано с Уэмурой?

– Да, – она кивнула головой. – Я не вправе преподавать в вечерней школе! Я не умею сблизиться с учениками, как Хамамура, и не умею воспитывать их, как вы, сэнсэй!

– Не надо отчаиваться. И мне порой приходят в голову такие мысли.

– Нет, не такие же… Сэнсэй, – Икуко Кумэ взглянула на него полными слез глазами, – мне кажется, что я никак не могу переубедить Уэмуру, потому что в глубине души я испытываю то же самое! И мне нечего ей возразить…

– Что за вздор!

– Нет, правда. Нас разделяет невидимая, но толстая стена. Если бы я могла преодолеть этот барьер, подобно Хамамуре, то, возможно, все сложилось бы иначе… – Она закашлялась, поперхнувшись дымом сигареты.

Поистине Хамамура был незаурядным педагогом. Как никто другой он был близок к ученикам. После занятий Хамамура обычно садился на мотоцикл и спешил к своей подруге, хозяйке небольшого бара. Частыми гостями были там и его ученики, они по-приятельски болтали и пили сакэ. Однако и в таких взаимоотношениях с учениками был элемент педагогики: Хамамура строго запрещал приходить туда тем, кто начинал безо всякой причины пропускать занятия. Он был преподавателем «нового типа». На это, конечно, не каждый способен, и все-таки Уно считал, что Хамамуре следует стремиться к большему.

– Но мне и этого никогда не добиться! – вздохнула Икуко.

Уно взглянул на встревоженное лицо Икуко Кумэ.

– Я не хочу, чтобы вы думали, что я не желаю понять Сумико Уэмуру! – взволнованно сказал он. – Но поймите, ей нельзя уступить!

Не верю, что слова ее действительно отражают мысли. Это все надуманное!

– Не знаю…

Уно вспомнил о своих учениках: о санитарке из госпиталя, об автомеханике, о домохозяйке. Все они, каждый по-своему, стремились пробиться в жизни.

– Видимо, потому что вы, сэнсэй, хороший наставник…

– Нет, не в этом дело. В глубине души каждый из них чист, в них есть здоровое начало!.. И это непременно должно быть и в Уэмуре, и в Асао! Просто мы не сумели развить в них эти черты!

– Сэнсэй, – Икуко Кумэ опустила голову, – я очень устала!..

Ее побледневшее лицо по-прежнему выражало глубокое отчаяние и разочарование.

…Путь домой был неблизким. Смешавшись с толпой, они кое-как втиснулись в переполненный вагон электрички. И сегодня приходилось возвращаться после двенадцати ночи.

Выйдя на конечной станции, Уно быстро зашагал по переходу, чтобы успеть пересесть на последний ночной поезд. В переходе прямо на полу спали бездомные бродяги.

Оставшись один, Уно вновь вернулся к мыслям о Сумико и Юдзи. Должны же быть какие-то серьезные причины, толкнувшие их на самоубийство? Коррозия, разъедавшая их сознание, сделала их равнодушными и к смерти, и к жизни. В голове Уно промелькнуло слово «insen-tience» – неодушевленность… И он вдруг подумал, что, может быть, это и есть ключ ко всему происшедшему.

Сойдя с электрички, Уно разыскал велосипед, одиноко стоявший на привокзальной площади. Когда сегодня днем он ехал на работу, стоянка была полностью забита, и ему пришлось пристроить свой рядом. Но сейчас почти все владельцы велосипедов разъехались по домам. Несколько часов назад поток серебристых колес устремился в сторону недавно построенного жилого микрорайона. И только велосипед Уно одиноко стоял в центре площади.

Еще каких-нибудь двадцать минут – и Уно дома. Рядом с домом росли гималайские криптомерии; там, среди деревьев, выстроились в ряд выкрашенные аляповатой краской двускатные крыши корпусов мотеля. Каждый день Уно приходилось проезжать мимо них. Над каждым домиком горела красная лампочка, означавшая, что он занят. И днем было то же самое.