Виль Липатов - Повесть без начала, сюжета и конца...

– О, если бы ты знала, как иногда хочется выстирать мужские носки!

Зимняя тоска за окном, глухота по-своему несчастной Екатерины Викторовны, упоминание о мужских носках, пыльный фикус в углу или предстоящая женитьба Мышицы, а может быть, такая сложная ситуация, понять которую никому постороннему не было дано,– кто знает, что вызвало слова Спыхальской. Люция Стефановна все крутила, расстегивала и застегивала дрожащими пальцами вторую сверху пуговицу на кофточке.

– Прости,– наконец очнувшись, шепнула Люция Стефановна.– Прости!

– Лю, слушай, Лю…– начала было Нина Александровна, но тут же прикусила губу.– Ах, черт побери!

Нина Александровна вдруг увидела себя как бы со стороны – длинноногую, нарядную, красивую, благополучную, самоуверенную, холодную. Сидит нога на ногу, старательно скрывает чувства, втайне от самой себя относится к Люции Стефановне с великолепной снисходительностью как к неудачнице и дурнушке. А у самой есть сын, муж, перспектива новой квартиры, положение четвертой дамы поселка. Боже мой, боже мой, какая самоуверенная дрянь!

– Люция, дорогая… Секундочку, Лю… Ах, как нехорошо!

Но уже звенел звонок, и уже Люция Стефановна, похудевшая за секунду, торопливо поднималась, чтобы исчезнуть в шуме и многолюдности перемены, а Нина Александровна все сидела у окна, испытывая желание стать такой же несчастной и некрасивой, как Люция Стефановна, оглохнуть, чтобы скрыться в тени пыльного фикуса, или растоптать свой элегантный костюм – недавний подарок Сергея Вадимовича. Она ничего не слышала и не замечала до тех пор, пока на всю учительскую не раздался самоуверенный баритон:

– Привет, привет, привет!

Это входил в комнату записной остряк и сердцеед Мышица – действительно в наимоднейшей куртке с золотистыми пуговицами, осененными одноглавыми орлами; замша аристократически бархатилась, галстук был шире ладони, носки на самом деле пестрые, и Нина Александровна почувствовала к Мышице такую же душевную ненависть, какую ощущала к самой себе. Войдя в учительскую, Мышица небрежно бросил на длиннющий стол классный журнал, увидев Нину Александровну, расплылся в особенной, специальной, улыбке:

– Нине Александровне мильон приветствий! – И застыл с распростертыми руками, словно бы окаменев от восторга.– Ах, какой туалет!

После фильма «Доживем до понедельника», в котором преподаватель физкультуры был изображен карикатурно-зло, Мышица, несмотря на свою непроходимую глупость, поступил необыкновенно здраво: стал откровенно преувеличивать и свою глупость, и любовь к дамам, и трафаретность записного остряка, что позволило ему совершенно раскрепоститься, не потеряв при этом ничего в глазах окружающих, которые теперь только элегически вздыхали: «Мышица есть Мышица!»

– Нина Александровна, дозвольте присесть с вами рядком? Пахло от Мышицы «Красной Москвой», лицо кавказского типа было красивым, глаза черные и выразительные, но тем более, тем более… Специально, не обращая внимания на физкультурника, Нина Александровна первая радостно и вежливо поздоровалась с Верой Трофимовной Царевой – преподавательницей химии, почтительно раскланялась с Еленой Алексеевной – учительницей естествознания, по-девчоночьи сделала реверанс Анне Семеновне – преподавательнице математики и своей бывшей наставнице. Потом Нина Александровна сдержанно кивнула завучу Петру Петровичу Галкину и уж тогда неторопливо повернулась к Мышице, так как отмщения жаждало все: новая куртка, жгучее брюнетство, стройное тело спортсмена, глупость, мороченье головы красавице Светлане Ищенко, дурацкой расцветки носки! Крови Мышицы – вот чего хотела Нина Александровна и поэтому, посмотрев на него и убедившись, что физкультурник не предчувствует беды, начала спокойно ждать, когда учительская вместит в себя весь наличный преподавательский состав и в ней сделается шумно, как на восточном базаре. На это ушло всего две-три минуты, и, чтобы прервать шум, гам и крик в учительской, надо было сделать что-нибудь очень заметное или быть просто-напросто Ниной Александровной Савицкой – высокой, красивой и значительной женщиной, поступки и слова которой никогда не проходили незамеченными для окружающих. Поэтому Нина Александровна неторопливо отошла от Мышицы, не делая ничего лишнего и подчеркнуто заметного, приблизилась к разговаривающим завучу Петру Петровичу и двум учительницам и остановилась возле них в такой позе, которая могла быть истолкованной как желание заговорить.