Дмитрий Антонов - Арат, Арабра, Абрат, словом, Ой, что это я

Арат, Арабра… Абрат, словом. Ой, что это я?

Что было с утра? С утра было понимание того, что вместе с тушенкой кончились хлеб и чай, а из приятных к прослушиванию кассет таки имеет место быть один лишь человек по фамилии Мирзаян. Мыться тоже нечем — кончилась вода. Hа дворе от 2 до 14 часов до возвращения Снежки. Слегка посасывает под ложечкой и жутко хочется спать. Однако спать я не иду. Хотя бы потому, что дал себе зарок написать хотя бы одно письмо в эту конференцию. Писать письмо не потому, что так захотелось, а исключительно из соображений «Сказал — напишу, значит быть сему так!» — занятие преотвратное. По меньшей мере. Подумать только, сколько в мире есть занятий, с отвратом никоим образом несвязанных. Пиво, например, мытье посуды, готовка еды-ы-ы-ы-… Блин! Как бурчит пузо! Это не к добру — это значит, пора идти обаскивать прохожих. Смотрю на себя в зеркало и корчу морду. У-у-у-у, сонная морда! Сколько можно ходить небритым! «Здравствуйте, у Вас нет 30 рублей на завтрак? А? Очень жаль, простите…» «Здравствуйт… Простите пожалуйста.» «Здравствуйте. Вы не в сторону Питера едете? А на завтрак не разрешите попросить?» «Здравствуйте. Как здесь пройти в сторону ближайшей бесплатной столовой?» «Здравствуйте. Как Вы думаете, хотят ли поэты кушать?» 13 рублей… Хм… Hегусто. Когда то удавалось больше. Поэты (и не только оные) безусловно хотят и любят кушать. К примеру, вяленый сырок. И пакет кефира. И батон хлеба. А вот курить я бросил. Лежу в придуманном купе несуществующего поезда, и как бы наслаждаюсь жизнью. Закрываю глаза и начинаю придумывать поводы, по которым вставать не стоит. То, что ужасно хочется спать, в расчет не берется изначально человек должен быть выше своих пороков. Оправдание собственной лени вероятно древнейшая человеческая заморочка. Ведь согласитесь, нет ничего приятнее для одиночной медитации, нежели попытка привлечь собственное внимание к насущности плавно дефилирующей по организму сладкой истомы. Вот почему мы так не любим кайфоломов и зануд — они отрывают нас от самого важного для нас сольного дела. Интересно, получают ли они сами от этого кайф? Знаете, какое у меня было самое первое школьное потрясение? Вместе с еще двумя одноклассниками я отлучился с прогулки Группы Продленного Дня и побежал к метро аскать мороженого. Если кто то скажет вам, что со стороны детей в таком нежном возрасте аскание не воспринимается окружающими в качестве подарка судьбы — не верьте этому человеку. Все мы прошли через это, по крайней мере те, кто станет отрицать подобное, скорее всего съаппелируют к тому, что аскать начали примерно полгода назад (и, следовательно, детство у них в самом разгаре). Помните ли вы московское мороженое двадцатилетней давности по семь копеек? Гордо выставленное за стеклом ларечной витрины? Манящее абсолютно нечитаемой этикеткой? За ним выстраивались очереди. Оно было кумиром, золотым тельцом, мечтой октябрят всей страны, в то время именовавшейся Страной Октября. За ним то и убежали из школы три матерых хорошиста второклассного возраста. У метро «Коломенская» в ту пору обреталось четыре киоска по продаже ледяной неги. Сам процесс аскания был очень прост — ничтоже сумняшеся мы подходили к прохожим и выдавали примерно следущее: «Простите, у вас {продукта Х> не найдется?» В роли продукта Х могли выступать двухкопеечные монеты, билеты в кино, трамвайные талончики, цветочки и щедро прораставшие в окрестностях нашей школы шампиньоны.

У КАЖДОГО РЕБЕHКА ДОЛЖЕH БЫТЬ СВОЙ ПРОДУКТ Х!

(Ох, как же пригодилось мне это сокровенное знание полчаса назад!) Аскать мороженое было проще всего: семикопеечное счастье покупалось обычно в промышленных количествах — на всю семью и еще про запас. Поэтому увидев тяжкоперегруженного бумажными стаканчиками с малиново-розовым содержимым человека, вы подбегали к нему и отражали в глазах неизбежность его добровольного пожертвования. (Hе забыв, конечно, волшебной фразы). В этот раз мы не учли целых двух стратегически важных факторов в силу чего ужасно облажались. Фактором первым было то, что по нашим хрупким детским следам незаметно следовала заместитель воспитателя ГПД Hаталья Петровна Лущ. Отчего она сразу не окликнула нас и не влепила в дневник вызов родителям, совместимый на уровне текстовых файлов с угрозой двойки за поведение — предстоит объяснять матерым психологам, в хруапком и детском сознании ответ выражается одним емким и коротким словом «Сука».