Неджма - Миндаль

В течение трех лет мой живот был предметом всех разговоров и всех ссор. Все следили за моим цветом лица, моим питанием, моей походкой, моими грудями. Я даже застала свекровь, когда она перетряхивала мои простыни. Уж конечно, моя вода не могла их запятнать, ведь источники иссякли, не успев даже пробиться.

Ребенок! Мальчик! Одни эти слова порождали у меня желание детоубийства. После трех месяцев замужества меня заставили пить настои горьких трав, глотать мочу, перешагивать гробницу святых, носить амулеты, сделанные фкихами, [18] Fqih — ученый-богослов, но также народный лекарь и даже шарлатан. чьи глаза были сожжены трахомой, и мазать живот тошнотворными декоктами, от которых меня рвало до желчи под фиговым деревом в саду. Я возненавидела свое тело, отказалась мыть его, не делала больше эпиляцию, не пользовалась духами. А ведь девочкой я без устали перебирала хрустальные флакончики тети Сельмы, мечтая, как стану мазать себя розовой водой и мускусом — от волос до самого тайного женского местечка, — когда вырасту большой, как тополь.

А еще мне приходилось работать, как ишаку. От восхода до заката. Готовить. До ненависти к запаху и вкусу пищи. Чахнуть и гнить, тогда как молодые жены веселятся на праздниках, бегут в поля встречать весну, доходят до первых песчаных дюн и играют на обратном пути в залитых солнцем садах.

Мать, которую я иногда навещала, превратно понимала причину моего уныния. Она думала, что я пришла в отчаяние, оттого что никак не могу забеременеть, и сетовала на мое «ленивое чрево». А Найма только молча и крепко обнимала меня. От нее пахло счастьем, наглым и пряным.

Как то раз моя сестра не стерпела и воскликнула, гневно сверкая глазами:

— Это он виноват! Ты не первая его жена и будешь не последней. Он может хоть сто девчонок лишить девственности, никогда у него не родится сын. Так перестань же сокрушаться сердцем и чревом.

Я взорвалась:

— Я не хочу ребенка и ни за что не забеременею!

— Значит, ты это нарочно!

— Нет! Я не сопротивляюсь, вот и все.

— Ты что-то скрываешь. Твой муж, он… нормальный?

— Что это такое — нормальный? Он влезает на меня. Спускает. Слезает. Конечно, нормальный!

Найма наконец все поняла и жалко пробормотала:

— Тогда сделай что-нибудь, чтобы тоже свое получить. Знаешь, удовольствию можно научиться.

Слово было сказано, и несколько секунд царила тишина. Впервые Найма говорила о делах любви без обиняков. Но она, кажется, забыла, какой была моя первая брачная ночь, как отвратительно было первое соитие.

Я ни разу не получила своей доли удовольствия. Хмед, отчаявшись, решил, что мой живот никогда не округлится, и больше не трогал меня. Его сестры быстро догадались о раздоре и стали мучить меня злыми шутками и бранью: «Ну что, бесплодная, Хмед тебя больше не хочет? У тебя, наверное, дырявое влагалище, семя не удерживает!» Или: «Если у тебя низ такой же кислый, как рожа, неудивительно, что муж от тебя сбежал». Я не однажды уходила к матери, но через неделю она твердой рукой выставляла меня за дверь: «Тебе здесь больше не место. У тебя есть свой дом и муж. Прими свою судьбу, как все мы».

Что это значит — «все мы»? Ее что, мой отец тоже насиловал, брал против ее склонности и против воли?

— Я не хочу принадлежать к племени бросовых женщин, увечных сердцем и лоном, как египтянки, тетя Сельма! Я так и сказала Найме, и она не возразила. Она даже помогла мне бежать.

Тетя Сельма зажгла пятую сигаретку за утро и бросила на меня взгляд из-под полуопущенных век, властно подняв при этом указательный палец:

— Ну вот ты и избавилась от старого козла, который пердит в постели вместо того, чтобы тебя удовлетворять. Да простит Бог слепцов, которые отдали тебя этому импотенту. Есть кое-что в твоем рассказе, к чему можно придраться. Но время терпит. Мы об этом еще поговорим спокойно. А теперь отдохни. Наберись сил. Забудь.

И она сразу же спросила:

— Скажи-ка, откуда ты знаешь того парня, что привел тебя вчера сюда?

Я рассказала ей все, как было, и она, наверное, сочла мою историю правдой о первом «приключении» в Танжере. Она погасила сигарету о ножку жаровни:

— Пари держу, что он сегодня же вечером придет сюда и станет бродить вокруг дома! Кот не пропустит лакомый кусочек!

Мне хотелось помыться, и я сообщила об этом тетушке. Она поставила тазик с водой греться на керосиновый примус, который свистел и шипел, пока длинный тошнотворно-желтый огонек не стал голубым, а потом ярко-алым. Потом она отнесла лохань в кухню.