Даниэла Стил: Награда

Тома приезжал в августе, всего на пару недель, а потом вернулся в Париж, где нашел работу в ресторане, чтобы платить за обучение. Денег не было, поскольку все продукты, которые они выращивали и обычно продавали, реквизировали немцы. Продавать было нечего, и семья жила впроголодь. Их старая домоправительница Аполлин иногда умудрялась кое-что припрятать от офицерских обедов, но это были жалкие крохи, так что все Барбе день ото дня худели.

По мере того как стало холодать, условия жизни в лагере тоже ухудшались. Зима выдалась морозной, снег лег рано. В декабре исполнился ровно год, как Фельдманы были брошены в лагерь, но казалось, прошла вечность. По округе по-прежнему ходили слухи, что узников куда-то отошлют, но ничего не менялось. К этому времени в лагере в кошмарных условиях содержалось уже пять тысяч человек. Некоторые попали сюда из Парижа и Марселя, а по всей стране строились новые лагеря, поскольку все больше евреев лишались домов и нормальной жизни и переправлялись в лагеря для интернированных, чтобы потом оказаться в концлагерях. Их конечное место назначения было по-прежнему неизвестно и служило постоянным источником тревоги для всех.

Девушкам уже исполнилось по семнадцать лет, и Ребекка как-то спросила Гаэль, возобновится ли когда-нибудь, по ее мнению, нормальная жизнь. Подруга заверила, что это обязательно произойдет. Должно произойти. Безумие не может продолжаться вечно. Им хотелось обеим в это верить.

Слава богу, никто из Фельдманов не заболел всерьез, никого никуда не отослали. Сколько еще собираются держать их в этом лагере? С Ребеккой Гаэль могла теперь видеться почти каждый день: в лагере было так много народу, что охрана мало на что обращала внимание. В теплую летнюю погоду Гаэль усаживалась на землю вплотную к забору, и они с Ребеккой взявшись за руки, говорили обо всем на свете. Иногда подходили поздороваться ее братья. Их родители, как и Барбе, не подозревали об этих встречах. Мать Гаэль совершенно не волновало, что творится за стенами ее комнаты, отца никогда не бывало дома — хлопотал по делам поместья, — поэтому девушка могла делать все, что пожелает.

В марте 1942-го, через пятнадцать месяцев после того как Фельдманы оказались в лагере, все еще стояли жестокие холода. Ребекка сильно простудилась, и Гаэль показалось, что у нее жар. Она поцеловала подругу в щеку и ощутила, какая та горячая, хотя сама Ребекка дрожала в ознобе. Два дня спустя Гаэль тоже заболела — должно быть, заразилась от Ребекки, — и мать заставила ее неделю пролежать в постели, а домоправительница приносила суп на чердак.

Едва почувствовав себя лучше, Гаэль села на велосипед и поехала к Ребекке, но сразу же поняла, как ослабла. Ноги налились свинцовой тяжестью, и дорога заняла гораздо больше времени, чем обычно. Подъехав к лагерю, Гаэль сразу поняла: что-то изменилось. Но что именно? И только приблизившись к ограде, с ужасом увидела, что там никого нет, заключенные исчезли и расспросить некого. Возможно, их перевели в другой лагерь? Но как это выяснить? Совершенно вымотанная, не совсем оправившись от болезни, она молча стояла, глядя на пустой сарай и палатки. Что здесь могло случиться? Слезы струились по лицу. Все, о чем могла думать Гаэль, — о ее последней встрече с Ребеккой. Разве можно было предположить, что это прощание?

На обратном пути она остановилась в первой же деревне и зашла в маленькое кафе выпить чаю. Было так холодно, что у нее зуб на зуб не попадал, и официантка даже не взяла с нее денег. Чтобы завязать разговор, Гаэль объяснила, что недавно переболела гриппом, и как бы между прочим упомянула о лагере. Собственно, поэтому она и остановилась здесь: вдруг удастся что-нибудь выяснить.

— А куда делись люди из лагеря для интернированных? — с самым невинным видом осведомилась она.

Женщина сразу нахмурилась и прошептала:

— Не стоит и спрашивать. Они всего лишь евреи. Их увезли еще на прошлой неделе: я слышала, в концлагеря где-то на востоке. Из Парижа их тоже депортируют. Скатертью дорога! Ведь это они, говорят, навлекли на нас неприятности. Слава богу, их увезли, но, говорят, скоро привезут новых. Только и этих здесь держать не будут: посадят в поезда и увезут. Их слишком много, поэтому начались болезни.

Тут в заведение зашел немец и потребовал пива, так что разговор прекратился. Гаэль, поблагодарив официантку, поставила на стойку пустую чашку и отправилась домой. Всю дорогу она рыдала, а оказавшись наконец в своей комнате, открыла ящик и вынула лоскуток от той ленты, что подарила Ребекке прошлым летом. Вот и все, что осталось от подруги: крошечный обрывок атласа того же цвета, что и ее глаза. Слезы катились по щекам Гаэль, когда она снова положила лоскуток в ящик, молясь, чтобы Ребекка осталась жива, чтобы когда-нибудь они встретились.