Анатолий Ким - Близнец

— Пусть себе смеются, на здоровье.

— Что? Вы и теперь не обиделись?

— Нет, не обиделся, — и снова я был искренен.

Одного только я не понимал (потому что не знал), зачем эта красивая, холеная дама так старалась задеть меня. И чем же?

Сущими пустяками. В то время как я, глядя на нее и еще совершенно не представляя, что это за человеческое существо передо мной, и также не зная, что за человеческое существо я сам, испытал доселе не изведанное чувство. И с екнувшим сердцем представил себе, как с этим придется теперь кочевать по бесконечности времен. Вдруг возникшее чувство, вспыхнувшее алым заревом на черном фоне полного забвения прошлого, с беспощадной ясностью представило мне невозможность отныне быть на свете именно без этого конкретного неизвестного мне человека. И то, что он никогда не перестанет быть непонятным для меня, делало чувство мое еще острее, обреченнее, пронзительнее. Да, читатель, я сейчас заговорил, кажется, о любви. Мне, близнецу, на какое-то мгновение привелось испытать и это. И весь подспудный ужас мой заключался в том, что не было иной возможности, чем полюбить мне простое смертное существо. Хотя все это не нужно, ни к чему мне…

И только тут обрушилась плотина забвения, перегораживавшая память прошлого от меня, — я вспомнил, кто эта женщина, вспомнил, кто я. Я русский писатель Вас. Немирной (Мирный), а это — одна из прошлых моих возлюбленных, теперь живущая в США, которая приехала в Москву по делам. Она весьма и весьма крутая деловая женщина. Гибельное родство женщины и смерти открылось мне в ту минуту, когда я понял, что по-прежнему люблю ее. Любовь и смерть — близнецы, подобно нам с нашими земными братьями. У них разные биографии, но единая судьба. Все, что переживает любовь человеческая, становится ее биографией; все, что приносит с собой смерть, становится судьбой этой любви. И важнейшее значение имеет, господа, где, когда они встретятся.

Итак, моя любовь встретилась с моей смертью в самом конце 90-х годов в Москве.

Мы увиделись с Мариной М. в холле гостиницы «Космос», куда она пригласила меня по телефону. Встретившись, мы пошли, как это положено во всех цивилизованных странах, в ресторан, тут же при отеле, и там поговорили за обедом. Я не могу описать тех чувств, что охватили Василия и Марину, потому что ничего не знаю о них, могу лишь припомнить немногое из того, о чем они говорили, хотя и тут не ручаюсь за точность: ведь все я передаю вам словами самого Василия, которого уже давно нет на свете. Итак, по его словам, разговор шел в классическом ключе «а помнишь…» — на этот раз в ностальгически-мстительной тональности со стороны Марины М. и лирико-оправдательной с моей. Я другого, признаться, не ожидал от нее, потому что слишком ясными и весомыми были ее аргументы и слишком жидкими мои собственные. А мне уже становилось скучно — и с каждым днем все скучнее просто жить на свете, не надеясь больше услышать что-нибудь иное, нежели подобные вопросы и ответы. А похоже было на то, что век кончается и второе тысячелетие от Рождества Христова уже завершается, а разговоры будут все те же…

— Помните, вы откровенно говорили мне, что я никчемная дурочка, никому на свете не нужная?

— Что вы, побойтесь Бога! Я говорил, что в этом мире все для вас было чужое, вы совсем другая, чем та, которую из себя представляли.

— А кого, интересно, я из себя представляла?

— А вот ту самую никчемную дурочку, заурядную лимитчицу, которой ничего не светит. Но вы были как очарованная. Поэтому я и полюбил вас.

— Очарованная — чем?

— Ничем, пожалуй. Просто вы, Марина, были как шпионка из другого мира, параллельного, подосланная в наш…

— Да, вспоминаю эти ваши пассажи… И я молчала в ответ, действительно, как дурочка. Да и кто я была на самом-то деле, Василий? Тупая лимитчица, никому не нужная. Это правда, голубчик. Однако на кой хрен мне нужно было выслушивать такую правду? Ведь это лишало меня веры в свои силы. Вам такое не приходило в голову, Вася?..

— Признаться, нет. Я вас любил, как мог. Как могли любить все советские люди — без денег, без надежд, обремененные семьей.

— Ты? Советский?.. Без денег? Да ты что, Василий? Уж и впрямь держишь меня за дурочку.

— А что? Кто я был, по-вашему?

— Барчук. Советский барчук, сын дипломата. Знал себе цену, слишком хорошо знал. И мне знал цену. Поэтому легко бросил меня, когда этого захотелось. Помнишь?

— Я помню, что это стоило мне дорого…

— Не представляю!

— Марина, а вы-то хоть знаете, каким образом попали в Америку?