Мария Халфина - Мачеха

– Посидишь до ужина. Потом в сенях приберёшь, потом прощения попросишь.

Вот какой был на этот раз приговор.

Шура плотно прикрыла за собой дверь в спальню. Подле шифоньера, съёжившись, втянув голову в плечи, стояла Светка.

Смуглое, большеротое, скуластое её лицо было искривлено жалкой, плаксивой гримасой.

Подумать только. Неужели она жалеет Юрку?!

Конечно, Шура прекрасно понимала, что не Юрка придумал все эти поганые слова: приблуда, немтырь…

Но как можно было его удержать дома, не пускать к бабушке? Мать и так даже похудела от всех этих переживаний. Леночку почти не видит. Если ещё и Юрку у неё отобрать, что же это будет?

Ругаться с ней, чтоб не настраивала она Юрку, просить, чтобы не говорила при нём чего не следует, – всё это ни к чему. Тем более теперь, когда начинают сбываться её пророчества: «Не твой характер… не твой умок требуется, чтобы с этим дитём сладить…» Ладно, пусть она дура. Пусть Светлана не желает её признавать. Ну, а уж Юрку-то своего она хорошо знает. Никакой он не злыдень. Забили ребёнку голову. Один одно внушает, другой – другое. Вот разъяснить ему всё… как было, не такой уж он маленький – поймёт, тогда и бабкиного шипения слушать не станет.

Вечером, уложив Леночку спать, Шура притянула Юрку к себе, зажала между колен, чтобы не вертелся.

Юрка только что помыл перед сном ноги, стоял у неё в коленях в одних трусиках, смугленький, крепкий, как маленький гриб-боровичок, с любопытством выжидательно смотрел в лицо матери.

Шура вынула из косы гребень и стала полегоньку разбирать, расчёсывать густые Юркины волосы, выцветшие за лето на солнце и пахнущие солнцем, и ветром, и ещё какой-то полевой травкой.

– Ты вот всё зловредничаешь, обижаешь Светку, а того не понимаешь, что другая девчонка на её месте давно бы уже папе на тебя пожаловалась. А он бы тебя выдрал – и правильно. Она девчонка, а ты парень, ты должен за неё всегда заступаться, потому что она тебе сестра. Можешь ты это понять или нет? Родная, кровная сестра… А папа наш, как тебе и Алёнке, так и ей такой же папа…

– А ты? – прищурившись, с любопытством перебил Юрка.

– Ну, а я… мама…

– А бабаня говорит, что ты мачеха.

– А ты никого не слушай, – сердито оборвала его Шура. – И слова этого никогда не говори, оно нехорошее…

– Матерное?

– Ну хотя и не матерное, а всё равно нехорошее. Вот слушай, я тебе сейчас всё разъясню… Был наш папа совсем ещё молодой, – Шура заговорила медленно, негромко, словно новую интересную сказку придумывала. – Такой был папа молодой, ну вот как Саша Сотников, только Саша ещё учится, а папа уже был трактористом. А тебя и Алёнки ещё на свете не было.

– А мы где были? – удивился Юрка.

– Не вертись ты и слушай, не было вас, потому что вы ещё тогда не родились. А меня папа тоже не знал…

– Тоже ещё не родилась?

– О господи! – Шура на минуту задумалась, потом тряхнула головой и решительно повела дальше рассказ о том, «как это всё было». Всё – от начала до конца.

– А когда мы с папой приехали, Светину маму уже похоронили, а Света всё плакала…– голос у Шуры сорвался. От умиления и жалости она и сама чуть не расплакалась. – Папа говорит ей: «Не плачь, Света, я твой родной папа, а ещё у тебя теперь будет сестра Леночка и брат Юрик. Он тебя никому в обиду не даст».

Юрка слушал, хмуро насупившись, но вот и у него губы начали набухать… он поднял на мать налитые слезами глаза.

– Мам…– прогудел он, всхлипнув, – не надо её нам… скажи папе… пусть обратно увезёт…

С малых лет и до самого последнего времени среди своих семейных Шура славилась умением поспать. Мать называла её соней-засоней, а Павел смеялся, что Шурка – как котёнок на тёплой лежанке: свернётся клубочком, малость помурлычет и готова – засопела.

А теперь вот она впервые на себе узнала, что это такое – бессонница. И недаром люди говорят, что бессонница хуже болезни.

Лежать, таращить глаза в темноту и думать всё об одном… Особенно плохо спалось, когда не посапывал рядом Павел, а он теперь нередко и на ночь оставался в поле. Уборка шла круглосуточно.

Лето задалось тяжёлое: сначала жгла засуха, а подошла уборка – начались дожди.

Ребят Павел почти и не видел: утром уезжал на заре, приезжал поздним вечером, когда они уже спали. К этому часу сил у него оставалось ровно столько, чтобы успеть помыться и уже через силу прожевать то, что торопливо ставит перед ним на стол Шура.

Поначалу, как привезли Светку, Павел с тревогой присматривался и к дочери и к жене. Но вскоре успокоился. Полностью доверился Шуре, окончательно убедившись, что неспособна его Шурка обидеть ребёнка, тем более сироту.