Олег Шишкин - Ведьменыш

Но вот однажды, как тать в ночи, подкрадывался он к бабусе, сжимал в своих игольчатых объятьях, отчего хрипло скрипели суставы, и властно повелевал скакать к Новокыштымскому кладбищу.

Вот тогда-то вскипала в ней чудесная неведомая сила. Сумасшедшая бестия с растрепанными седыми космами вмиг срывалась из дому. И ничего не стоило ей в заветный миг сигануть через бетонный забор, как заправскому бойцу спецназа, и устремиться к покойным подругам и соседям для сокровеннейшей беседы.

Точно так же было и в тот поздний вечер – он привычно клонился ко сну под шутки телевизионных клоунов и сообщения о катастрофах и бешенстве стихий.

Но где-то уже был отмерен срок событиям и пущена нить дат, связавшая тех, кто до этого срока был незнаком и готовился совсем к другим делам, нежели те, что теперь ему назначались. Кто вращал это веретено? Кто вынимал державшую колесо щепку и раздавал исполнителям тексты будущих ролей?

Может быть, великий Никто – тот самый древний план, учитывающий вся и всех. Подобно часовому механизму, он срабатывал, как и положено вселенскому аппарату, в точный час, и только прибор магов археометр или логическая машина Раймонда Лулия могли объяснить совпадение всех опций на космической круглой шкале…

Тамара Васильевна долго кружила по квартире, пытаясь очистить палас от комков собственных свалявшихся волос. Искала потерянные неделю назад чулки, но в шифоньере, даже зарывшись в горку поеденного молью тряпья, так их и не нашла. Зато нашла другое – завалившийся за шкаф старинный несессер – помятый, с фактурной потрескавшейся кожей, с ржавой столетней застежкой, украшенной двумя черными металлическими бусинами. Под внутреннюю рваную обшивку забились порыжевшие фотографии с документов, профсоюзная книжка с какого-то нелепого теперь уже года, зевающий фарфоровый бегемотик, подаренный еще лет 30 назад влюбленным бригадиром. И совсем уже странная, из черной пластмассы, курительная трубка с головой Мефистофеля – сын прислал из зоны. На черенке были нанизаны разноцветные плексиглазовые круги, обозначавшие оставшийся срок зэка. Она повертела эту трубку и так и сяк, а потом нежно положила обратно в несессер.

Вдруг среди прочего хлама бабушка обнаружила пучок засушенных цветов мальвы. Они лежали между затвердевшими табачного цвета страницами согнутой пополам старой поздравительной открытки. Тамара Васильевна раскрошила стебельки на ладонь и поднесла к глазам. Легкий дурман приятно защекотал кончик носа, навевая воспоминания об июльском лесе, наполненном голосами пучеглазых птиц, что не знают ночного сна и, пролетая над головой припозднившегося путника, нет-нет, да и чиркнут по затылку когтистой лапкой или сверкнут пугающим глубоким оком.

Тут-то и началось. Раздался звук – будто треснула берцовая кость, и целый рой яростных, опьяневших от яда шершней ворвался в старушечью голову.

Тамара Васильевны почуяла, как ударившая в виски кровь вскружила голову до того, что мир поплыл перед глазами белым туманным пером. Озноб поднялся трясучей волной, дыхание участилось, и сердце громко застучало. Пол заходил ходуном, а стены, словно резиновые, принялись растягиваться то вверх, то в стороны, пугая каждым новым маневром. Выгибаясь лентой Мебиуса, потолок то склонялся над бабушкой, словно чья-то голова, то летучей мышью устремлялся в невозможную для хрущевской квартиры высоту.

И вот тогда в изломанном и искореженном пространстве, подобно степенной каменной бабе, возникло перед Тамарой Васильевной округлое лицо покойницы – тети Вали Лидовской. И печальным жестким голосом строго-настрого приказало: «Беги, Тамара, ко мне. Найдешь свое счастье».

Дрожь отступила, и все прояснилось как никогда. Остренький запах мальвы вновь вспыхнул среди других запахов квартиры. Исполненная боевого духа бабка накинула на плечи синюю мохеровую кофтенку, пулей вылетела на балкон и сиганула со второго этажа.

Улицы были пустынны, да и вряд ли кто в этот миг видел, как по тротуару мимо сараев и гаражей, механично шаркая, прошествовала странная женская фигура. Туловище было слегка наклонено, а руки висели как будто безжизненные плети. Голову Тамара Васильевна держала прямо, а глаза были открыты и выпучены. Но сомнамбулическое состояние продолжалось недолго. Ритм движений раз от раза становился увереннее, рубленее. Постепенно Тамара Васильевна набрала адскую скорость, поскакала, как кенгуру, с каждым новым прыжком подлетая все выше и выше, и перешла на резвый аллюр.