Эльфрида Елинек - Дети мёртвых

Внизу Тироль, его дома заброшены, за исключением этого старого крестьянского дома, сегодня там пансионат для приезжих, да капеллы Св. Непомука, которая одна на всю округу ещё целится в нас словом спасения. Клочья ветра отрываются, играют и испуганно отскакивают друг от друга, потому что верхушки Альп с их характерными зубцами вонзаются им в бока.

Так. Лесник, как чуть ли не каждый день, сегодня снова случайно очутился на том месте, где его сыновья, с интервалом в несколько дней, застрелились, смотрите: вон, тяжёлый чурбан, правда, больше здесь не лежит, на котором они тогда сидели, и кровь первого сына ещё была видна, когда второй, превозмогая неудобства (сучья от срубленных веток кололись), опустился на него и вылил из термоса в ствол винтовки святую воду из Марияцелль. Стволы двух елей ввинчиваются в небо на высоту метров в сорок, и лишь последние десять метров её верхушки оперены ветками. Горный ветер воет, крича с неба земле, чтобы она пришла, сейчас, она уже идёт. Вон её предвестники, два древесных гиганта, молнии многажды расщепили их, скрепив второй подписью решение господа бога, но всё же не падают, смоляная кровь натекла из их древних стволов и липко застыла. Лесник, как обычно, идёт к каменистому краю раны, где дорога белая, как лунь, а рядом тёмные канавки, указывающие предел тяжёлым лесовозам. Если лесовоз сорвётся, ему придётся почти отвесно падать метров сто, именно тем путём, которым пошла бы и лавина и которым уже не раз ходила, прямиком по линии падения; этот Юнгмоас не смог бы удержать даже сорвавшуюся серну или оленя, когда они мчатся с горы на своих миниатюрных биогазовых моторах. Грохот какого-нибудь здешнего автозавра слышен сверху издалека, это лишь намёк — на повороте он сглатывается, — что он идёт от Желез ных Ворот, где сейчас массированно добывают руду; пройдёт не меньше десяти минут, пока они доберутся вниз, они едут всегда слишком быстро для такого многотонного груза; в этом прозрачном воздухе каждый звук разносится на километры, даже поезд можно услышать издали, а эта даль уж очень далеко, поверьте мне, окружной город удалён отсюда километров на тридцать. Лесник подставляет лицо ветру и даёт ему, старому верному другу, облизать его. Странный для этого времени года пьянящий дурман растворён в воздухе, и облака не нравятся ни леснику, ни ветру (ветер даже пытается разогнать их толпу воем!), но лишь бы они нравились потокам туристов, которые подобно лаве стекаются в щели местности и там своими телами выстилают скалы, смягчая их остроты, поскольку на минуту дольше зевали, ротозеи. Лишь годы спустя их могут иной раз спрятать в землю. Недавно нашли сорокалетней давности скелет одной альпинистки на краю потаённого альпийского луга, припозднившаяся отпускница, улёгшаяся в траву и обглоданная зверями по самый стебель. Здесь множество таких потаённых манящих мест, но обычно никто не хочет оказаться на отшибе. О, как устало ходит лесник, со своей женой он с незапамятных времён не перемолвился ни словом, да и с другими тоже, весной ему на пенсию. Скоро прибудет его преемник и будет обходить с ним весь участок, тогда ему волей-неволей придётся говорить, когда открытое лицо нацелится на него чем-то легко постижимым. Новый мужчина, впрочем, уже представился, и безутешность его будущего предшественника отшвырнула его гораздо дальше ближнего стола пивной, где он в пенном прибое с трудом сумел схватиться за плавун из сала и хлеба, которые подала ему хозяйка. Когда ступаешь на обочину дороги, взгляд падает на заросли малины и ежевики, на лохмы чертополоха, свечи коровяка, сторожевые вышки цикория, даже на венерины башмачки и дудки молочая, которые ничто не может заглушить. Даже огонь, который наскакивает на вас откуда ни возьмись через дорогу, словно туча насекомых, это чёрное целое, которое разделит любое препятствие, но за ним его ряды сомкнутся ещё плотнее. Позади такой стремительной тучи не остаётся ничего, кроме воздушного туннеля. Дырка в ветре, чёрная дыра, которая вбирает всё, что к ней приблизится. И звуки тоже, гул глинистой земли.

Рослый надолго поворачивается спиной к хозяйке пансионата, и это хорошо, она и не хотела бы видеть его спереди, она уверена, лучше ничего не знать, не ведать, пока в голову тебе не упадёт со звоном мысль, что ты видел что-то такое, что предназначалось не твоим глазам. Кроме отдалённых шорохов на крыше, всё на короткое время стихло. Потом опять возобновился нечленораздельный шум, на сей раз даже громче.