Он пообещал, что будет работать во время ее отсутствия, и Кармен не имела понятия о том, что он уже начал ремонт дома, пока в одно прекрасное утро, одеваясь перед тем, как отправиться на прием к врачу, она не обнаружила следы шпаклевки на стенах ванной. Она обошла дом и увидела, что Крис успел отшпаклевать также стены в гостиной, а окна в кухне больше не выражают протеста против того, чтобы их открыли или закрыли. Признаки его присутствия в доме бросали ее то в жар, то в холод, и Кармен непрерывно думала о них все время, пока не доехала до автомобильной стоянки перед внушительных размеров зданием больницы Ла Джолла.
В комнате для посетителей, выкрашенной в бледно-абрикосовые тона, она застала еще двух женщин. Когда Кармен вошла, они подняли взгляды от своих журналов, и она успела уловить и блеск узнавания в их глазах и с трудом сдерживаемое участившееся дыхание. Они поскорее постарались спрятать за обложки своих журналов торжествующие ухмылки от предвкушения того, как сегодня днем они будут звонить своим товаркам и интригующим тоном спрашивать: «Угадай, кого я видела в очереди на пластическую операцию нынче утром?»
Она знала, что главным образом ее возраст бросается в глаза из-за седины в волосах. Седая прядь начиналась от ее правого виска и тянулась через всю голову блестящей, как снег, дорожкой, резко выделяясь на черном фоне. Эта прядь появилась у нее еще в юности и была вначале символом некоего романтизма, а потом — когда ей было двадцать и даже тридцать — превратилась в признак ее оригинальности, самобытности. Однажды в «Утре» Кармен взяла разоблачительное интервью у бывшего губернатора штата Джерри Брауна, и известный портретист изобразил ее на одном из своих картонов — седая прядь воспринималась как ее неповторимый отличительный признак. Сейчас Кармен проклинала ее. Эта прядь к тому же стала шире раза в два — как дань неурядицам, преследовавшим ее за последние несколько лет. Она давно подумывала о том, чтобы избавиться от нее, но опасалась, что это вызовет еще больше пересудов.
Отметившись у регистратора, Кармен прошла в дальний угол комнаты и постаралась отвлечься чтением журнала. Иногда она украдкой посматривала на сидевших напротив двух женщин, гадая, что могло привести их сюда. У одной из них была совершенно плоская грудь, тогда как все остальное не вызывало нареканий. Интересно, чем же она недовольна: легкая горбинка на носу или чуть-чуть скошенный подбородок?
Великий Боже, неужели она действительно должна через все это пройти? Она всегда принадлежала к когорте женщин, отвергавших услуги пластической медицины, собираясь смиренно принимать признаки своего старения. Ей казалось, что ее образованность и профессионализм позволяет ей оставаться самой собой, не прибегая к разного рода ухищрениям.
Вчера в студии «Новостей после девяти» ее навестил известный журналист Том Форрест, которого она всегда считала своим наставником. Она оказалась под его крылом еще в двадцать четыре года, будучи юной стажеркой. Он сразу сказал ей, что она слишком нежно выглядит. Слишком мягкой и недопустимо податливой, внушаемой Он научил ее тому, как прятать свою мягкость под непроницаемым фасадом, как сохранять эмоциональное равновесие и не позволять освещаемой ею истории захватить слишком глубоко ее чувства и мысли. И Кармен сумела прекрасно усвоить не только то, чему он учил ее, но и кое-что сверх того.
Она была удивлена, встретив Тома на студии, удивлена тем сухим, чисто деловым приветствием, с которым он обратился к ней. Со времени их последней встречи он успел изрядно обрасти жирком, и забавная медвежесть ею фигуры сменилась просто нездоровой полнотой. Он пригласил ее выпить с ним чашку кофе, так как на студии не нашлось бы места, где им дали бы спокойно поговорить наедине, а именно на такую беседу он рассчитывал.
— Кармен, я всегда был с тобой предельно откровенным и не собираюсь понапрасну тратить слов и сейчас, — с ходу приступил он к цели своего визита, когда они уселись за столик в ресторане. — Кроме того, я не собираюсь называть тебе свои источники информации, можешь вообще о них не спрашивать.
— Что ты «вообще» имеешь в виду?
— Ходят слухи, — сказал он, весь подавшись вперед и уперевшись ладонями в стол, — что тебе собираются указать на дверь сразу после того, как кончатся пожары. Ни у кого больше нет желания с тобой цацкаться.
Кармен не позволила своему лицу отразить бурю чувств, разыгравшуюся в душе. Она внимательно принялась изучать каждую ресницу на глазах у Тома, изгиб его седеющих бровей — что угодно, лишь бы это помогло ей удержаться от слез, как он учил ее много лет назад. Том Форрест вряд ли бы отнесся с сочувствием к ее слезам.
Читать дальше