Диана Чемберлен - Огонь и дождь

И она покорно опустила глаза на портрет младенца, рожденного ею в таких муках и страхе, после того, как она потеряла двух первых детей. Рядом с этой карточкой была приклеена та, на которой она сама сидела на своей кровати здесь, в Шугабуше, держа Дастина на руках. Она так хорошо помнит ту минуту, когда Крис щелкнул этот снимок. Она как раз только что кончила кормить Дасти. Ее рубашка все еще была распахнута, и одна налитая молоком грудь оставалась снаружи. Ее взгляд был неотрывно прикован к младенцу, к ее чудесному темнокудрому сыну, и она вновь почувствовала тогдашнюю тяжесть в своей груди и то наслаждение, которое разливалось по ее телу в минуту, когда Дастин начинал сосать молоко.

— Я не могу, — пожаловалась она Крису, чувствуя, что вся дрожит. — Это ранит слишком сильно.

— Да, я знаю. Поверь мне, я отлично знаю, как это ранит.

Какое-то время она пыталась совладать с подступившими к глазам слезами. Она не желала терять над собой контроль, так как боялась, что может окончательно утратить власть над своими чувствами. Однако в объятиях Криса она чувствовала себя так уютно, что постепенно слезы показались ей желанными. Очищающими. И она больше не пыталась удерживать их. Она больше не хотела сдерживать рыдания, раздиравшие ее изнутри. И слезы капали на покрытые пластиком фотографии в альбоме, словно тихий весенний дождь. А Крис переворачивал одну за другой его страницы.

Глаза ее ребенка были полностью разрушены болезнью. Окажись он однажды на улице, на людях, прохожие начнут коситься на него. Дети будут пугаться его. Они станут спрашивать у своих родителей, что случилось с глазами у этого маленького мальчика. И им будут сниться кошмары, как однажды утром они проснутся и обнаружат, что их когда-то синие, зеленые или карие глаза больше не смогут различить цвет нависшего над ними безжалостного неба.

И при этом он был все же удивительно красив. После третьей или четвертой страницы Кармен уже не обращала внимания на бельма на глазах, она восхищалась густыми вьющимися локонами, изящным изгибом его губ.

— Как много я потеряла, — произнесла она.

— Мне очень жаль. — Напряжение, прозвучавшее в его ответе, дало Кармен понять, что он неверно истолковал ее слова. Он подумал, что она имела в виду — потерять здорового ребенка.

— Нет, — поправила она. — Я потеряла его, Дастина. Он был со мной всего несколько часов, всего пару дней. И они вспоминаются мне такими… чудесными. А потом я отказалась от него. Джефф был прав. Я…

— Ты была больна, — перебил ее Крис.

— Но ведь теперь я здорова, — упрямо качнула она головой, чувствуя, как в душе у нее зарождается новая, доныне неведомая сила. — Мы не могли бы повидать его?

— Да, — отвечал он, не стараясь скрыть своей радости и удивления. — Конечно?

— Сейчас?

— Мне кажется, чуть-чуть поздновато, — улыбнулся он. — Как насчет завтрашнего утра?

Кармен поняла, Крис все же не уверился до конца в том, что она чувствует себя нормально, ибо он заявил, что лучше ему переночевать сегодня в комнате для гостей в усадьбе, чем возвращаться этой ночью в свой коттедж. И именно там он теперь и находился. За две комнаты от нее. Ее муж. Ее бывший муж.

Она вылезла из кровати и вышла из спальни. Гладкий пол приятно холодил ее босые ступни, а лицо овевал легкий ночной ветерок. Не постучавшись, она открыла дверь в комнату для гостей. Крис лежал на боку, укрывшись пестрым одеялом, задумчиво глядя в окно. Он обернулся на звук шагов, и она поняла, что он тоже не спит.

— Кармен, — прошептал он.

Она сняла ночную рубашку и кинула ее на стул возле окна. Он откинул одеяло, и она скользнула в постель рядом с ним. И когда он привлек ее к себе, когда прижался к ней всем своим телом и спрятал у нее под подбородком свое лицо, Кармен поняла, что сегодня ночью она опять даст волю слезам. Но отныне пройдет еще много, много времени до того, когда ей опять придется плакать о том, как она несчастна.

Они почти не разговаривали в ту ночь, и Крис не мог бы определить, кто из них больше нуждается в этом, он или Кармен. Не вызывало сомнений, что у них есть масса дел, которые требуется обсудить, однако в эти часы ничего не могло быть важнее их любви, их слившихся воедино истосковавшихся по ласке тел. И ему не хотелось отравлять очарование этой ночи суесловием — слова могут оказаться и пустыми, и жестокими. Они могут лишь разрушить тот непрочный мостик, который возник между ним и Кармен.