Аркадий Бабченко: Маленькая победоносная война

В тот день мы прошли почти всю равнинную Чечню — боев здесь уже не было, армия стояла на подступах к Грозному, а полк наш шел вторым эшелоном — и с темнотой остановились перед двумя какими-то горками, возвышающимися уступами прямо над дорогой, которая входила в них, как река в ущелье. Очень нехарактерное для равнинной Чечни место, к слову. Где это было, не знаю до сих пор. Нам никто никогда ничего не говорил: куда едем, зачем; никто не ставил боевых задач и вообще ни о чем не информировал — просто сажали на броню и везли. Для чего — хрен его знает. Серая солдатская скотинка.

Тучи к этому времени разошлись, светила луна. По всему полю горели костры, стояла разбросанная техника, толпы солдат. По вершине одной из горок долбили гаубицы. Это холодило, вызывало тревогу, но ощущения войны, ощущения того, что все — ты уже здесь, пересек черту, въехал в круг, — еще не было. Да и последствий войны мы еще, собственно, и не видели, если не считать потрепанного Горагорска, который, как выяснилось позже, и потрепан-то почти не был. С зонами, где я оказался через полгода и в которых не осталось ни одного — вообще ни одного — дома, не сравнить, конечно.

К этому моменту я шевелился уже с трудом. Ехать весь день зимой на броне под постоянной изморосью оказалось катастрофически тяжело.

Прямо-таки мучительно.

Эта ночь стоит до сих пор перед глазами, как фотография. Луна. Две невысокие, но крутые горки совсем рядом. Разрывы на вершине одной из них. Грохот гаубиц — саушек. Грязь, не грязь даже, а жижа. Костры.

Техника. Дорога. Солдаты. Неопределенность. Сидеть негде. Лежать негде. Только стоять.

Стояли долго. Несколько часов. Никто ничего не говорил. Ничего не приказывал. Не разъяснял, не кормил, не давал указаний и не знал.

Потом выяснилось, что нам сюда не надо, а надо совсем рядом, но — за ту сторону этих горок. А чехи засели там плотно и не уходят. Долбят их уже дня три, что ли. И пока не додолбят, ехать нельзя, потому что в ворота эти не пройти никак, а дорога одна.

Даже несмотря на артобстрел под боком — саушкам, кажется, даже кто-то отвечал с горы, я тогда не разбирался, не мог различать оружие, направление и расстояние стрельбы по звуку, — несмотря на эту перестрелку, ощущения войны все еще не было. Не до войны как-то.

Хотелось только одного — лечь, или сесть, или, на крайняк, хоть прислониться к чему-нибудь.

Наконец объявили ночевку. Пехота быстро стащила со своих бэтэров и установила палатки. А связь — вот же, блин, связь вечно в жопе почему-то оказывается! — у связи было только два бэтэра: один из них комбата, который постоянно на дежурстве, а второй — начштаба, который на подхвате, поэтому все наши нары, печка, палатка, колья, лопаты были хрен знает где в обозе в хрен знает каком «Урале».

Сначала искали обоз. Потом искали начальника обоза. Потом с начальником обоза искали хоть кого-то, кто знает, какой из «Уралов» наш. Потом искали сам «Урал». Нашли. Всякого барахла на него было навалено столько, сколько арабы на рынках на свои тележки не грузят, — просто гора из кое-как понакиданных бревен, досок, щитов, нар, палаток, кольев, брезента, печек и прочей херни.

И имущество взвода связи, естественно, было в самом низу.

Грузились-то первыми.

Очень долго откапывали палатку. Потом вытаскивали колья. Потом забили на все хрен и нары с печкой выгребать уже не стали — это было просто нереально.

Армейскую палатку до этого никто из нас не ставил. Пока разобрались что к чему, проколупались еще час. Установили кое-как: прямо в разъезженную жижу, криво и косо, с провисами, которые тут же стали протекать. Все мокрые, грязные, воды, кроме луж под ногами, нет, тепла нет, жратвы нет, ни хрена нет. И сидеть опять негде.

К тому моменту у меня в голове остались только две мысли. Первая — на хрена я сюда приехал? Нет, ну действительно, на хрена?

И вторая — ведь ТАК теперь будет всегда!

Где-то сперли две двери. Положили их на цинки с патронами. На одну лег взводный. На вторую утрамбовалось еще человека три. Остальные легли прямо в лужи. Кинули спальники в жижу и позалезали в них, не снимая сапог. Я тоже лег в воду.

Посреди центральной лужи ногами нагребли кучку глины и развели на ней костер.

Описывать ночь, я думаю, уже не имеет смысла.

Самое смешное, что так действительно было потом всегда. Только мы поумнели. На «Урал» уже ничего не грузили — все только на свои бэтэры. Нары распилили и второй этаж сожгли к хренам собачьим. Из первого этажа делали сплошной щит и ставили его на ящики с запчастями. Ворованные двери берегли как зеницу ока. Печку научились топить миской соляры с плавающей в ней тряпкой, если не удавалось украсть или отобрать у артиллеристов снарядные ящики. В обозе украли второй калорифер. Все остальное выкинули на хрен. Палатку ставили за двадцать минут.