Руслан Белов: Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

– Это фамилия или имя?

– Это я.

– Понятно. Год рождения?

– 1951

– Вероисповедание?

– Вообще-то, по образованию я – атеист. Но...

– Что но?

– Ну, видите ли, Бог для достижения своих целей использует всех, в том числе и атеистов. Знаете, однажды у Нильса Бора, знаменитого физика, спросили, почему у него над дверью прибита подкова, ведь он по всем видимостям не верит в то, что они приносят счастье. На это Бор ответил: "Я слышал, что подковы приносят счастье и тем, кто не верит в чудесные их особенности". А если серьезно, то Бог сделал меня атеистом, чтобы я, по глупости своей душевной не заделался лицемерным католиком, нервозным шиитом или, упаси, Господи, адвентистом седьмого дня, свидетелем Иеговы, или харей Кришны...

– Понятно. Семейное положение?

– Холост в который раз.

– Занятие?

– Я ж говорил...

– Что вы говорили?

– Я – Христос.

– Вы имеете в виду, что все мы являемся свидетелями второго пришествия?

– Нет, не второго, – ответил я и рассказал, как пришел к открытию, что каждый человек есть Сын Божий и является потенциальным Христом. И потому порядковый номер моего пришествия определить можно лишь приблизительно.

Закончив, я посмотрел на судей, и мне раскрылось, что никакие они не служители глубоко уважаемого мной православия, создавшего и сохранившего Россию, а люди, или представители людей, решивших использовать мои способности в целях личного обогащения.

– Иногда до тебя долго доходит, – сокрушился Павел Грачев.

– Ты, что, думаешь, они хотят нас использовать?

– Факт. Будешь в подпольном цехе воду в вино превращать.

Я почернел. Меня о чем-то спрашивали, но я не слышал, хотя и отвечал. Перед моими глазами стояла старая и нечистая по краям чугунная ванна, полная водопроводной воды, под моими пассами постепенно превращавшая в "Три семерки" сомнительного качества.

– Может, обрушить своды? Пусть они погибнут? Или позвать младшего лейтенанта? Он давно ждет нашего сигнала.

– Зачем обрушить? Зачем позвать? Ты забыл, куда мы с тобой идем?

– На Голгофу...

– Так вот она, милая! А ты хочешь идти к ней кругами? До маразма? Или попозже, насладившись людским признанием?

– Ты прав, – подумал я.

– Нам просто остается с честью все вынести, и мы своего добьемся.

– Чего добьемся?

– Десяток ублюдков поймут, что они ублюдки, и что Отец их точно покарает. И сотни, может, тысячи людей, лишний раз убедятся, что не все люди сволочи и мокрицы, и терпеть им станет светлее.

Я молчал, пытаясь распроститься с жизнью, отдать, так сказать, конец, к ней прикрепляющий. Павел, чувствуя, что это плохо получается, продолжил обработку:

– Понимаешь, мы должны умереть, чтобы зло в нашем поединке проиграло, и проиграло не в результате вмешательства ОМОНа в масках и беспорядочной стрельбы, а просто, один на один проиграло.

– Но если мы выйдем отсюда, столько всего можно будет сделать...

– Мы уже все сделали. Мы были чудотворцами, и стали лицедеями, на которых можно зарабатывать деньги. А это конец. Воду в вино – вот что нам теперь светит в нашем отечестве.

– Ты прав.

Пока мы с Павлом говорили, нас о чем-то спрашивали. Когда бритоголовому стало ясно, что ответов не будет, он крикнул в дверь, и в подвале появились двое охранников с резиновыми дубинками. Действовали они квалифицированно, и скоро сознание нас покинуло.

Очнувшись, я увидел свет. Он шел от Любы, сидевшей рядом с Павлом. Заметив, что я пришел в себя и смотрю, она подошла, провела ладошкой по щеке. Мне стало легко и покойно, мой путь осветился и стал необходимым.

– Видишь, как все просто... – прошептала она. – Ты просто отдал всего себя мне, и мы стали одним человеком. И всегда им будем.

Я закрыл глаза и увидел свой крест, и понял, что не умру, понял, что эта светлая девочка, это мое Я, от всего дрянного очищенное, пойдет по свету и, смотря моими глазами, расскажет обо мне людям, расскажет хорошее, расскажет, как я вытащил ее из тьмы, и люди придут к близким, и попросят у них прощения, и люди пойдут на могилы и поправят их, и люди накормят голодного и без сожаления отдадут деньги проходимцам, и те станут от этого на йоту чище.

Когда я открыл глаза, проходимцы сидели на местах. На них были гражданские одежды. Бритоголовый смотрел на меня, как на еврея, фанатик видел костер, а убийца предвкушал, как нажмет на курок, и пуля разорвет кишки, и "Христос" из чудотворца превратится в пропитанного страхом и болью человечишку. Павел, брезгливо покачав головой, удобно устроил голову на выступе стены и закрыл глаза. Это покоробило бритоголового, но он взял себя в руки и мерно выдавил: