Тори Хейден - Красавица

Джули отвечала за утреннюю перемену. Я – за дневную. Обычно проблем не возникало. Несколько раз Винус выходила из себя. Мы вмешивались, напоминали другим о необходимости соблюдать дистанцию, говорили ей о недопустимости подобного поведения и удалялись. Большую часть времени она, однако, проводила в стороне от других детей, стояла, опершись о свою стенку в конце площадки.

На третий день я нарушила заведенный порядок. Когда прозвенел звонок, я сказала:

– Давай останемся в классе.

Винус без всякого выражения посмотрела на меня.

Двадцать минут не так уж много, но я подумала, что вместо того, чтобы идти на прогулку, нам лучше почитать сказку. Я выбрала «Лягушонка и Жабенка».

– Давай-ка сядем, и я тебе почитаю. Винус смотрела на меня.

– Пошли. – Я положила руку ей на спину и легонько подтолкнула к уголку для чтения. Потом уселась сама. – Садись.

Она стояла.

– Ну же.

Я поднялась, взяла ее за плечи и усадила к себе на колени. Одной рукой я обняла ее, другой взяла книжку. И начала читать. До этого я никогда не пыталась сажать Винус к себе на колени, и это было испытанием. Она сидела, застыв, как манекен. У меня не создалось впечатления, что, как только я ее отпущу, она вскочит и убежит, но я также не была уверена, что ей это нравится. Мне пришло в голову, что, может быть, раньше никто не читал ей вслух.

Мы прочли сказку меньше чем за десять минут. Боясь потревожить ее, я не стала вставать, чтобы взять другую книжку, и начала читать другую сказку.

Прозвенел звонок с перемены.

– Сейчас вернутся мальчики. Но мы хорошо провели время, правда? – сказала я и поставила ее на ноги.

Молчание.

Так проходили наши дни. Перед каждым уроком я заставляла ее делать упражнения: касаться своих плеч, бедер, коленей, носков. Я предложила участвовать в этих занятиях мальчиков, которым нравилась пятиминутная разминка, нравилась ее предсказуемость и регулярность.

Я старалась как можно чаще к ней прикасаться. Я предварительно обговорила это с Бобом, главным образом потому, что наступили времена, когда совращению малолетних стало уделяться особо пристальное внимание, когда физический контакт между учителем и учениками стал предметом обсуждения. Но Боб одобрил мой подход, он понимал ценность тактильной коммуникации с такими детьми, как Винус.

Прикосновение было простым, но очень эффективным средством общения. Похлопывания по спине, легкие объятия гораздо красноречивее слов могли сказать о том, что я помню о ней и рада ее присутствию.

А еще я ей читала. Каждый день на дневной перемене. Перечитав все книжки о Лягушонке и Жабенке, мы перешли к рассказам о доброй маленькой девочке в обличии барсучка. Это были более длинные и сложные истории, поэтому я читала их медленно, перечитывая много раз.

Приблизительно в это же время в нашем классе зазвучала музыка.

Я не могу похвастать блестящими музыкальными способностями. Я способна повторить мелодию и улавливаю фальшь, но начисто лишена чувства ритма. Однако мне пришло в голову, что музыка, возможно, станет позитивным стимулом для Винус и к тому же поможет мальчикам избавиться от избытка энергии.

И вот в середине декабря, в разгар сезона рождественских песнопений, я решила, что музыка будет звучать у нас в классе каждый день. Мы начали с песен «Если ты счастлив и знаешь об этом» и «Б-И-Н-Г-О», которая нравилась мальчикам из-за того, что там надо кричать. Но я включила в репертуар и некоторые старые песни, они были веселыми, их можно было разыгрывать и исполнять с чувством. Но главное – я помнила слова.

Музыкальные занятия привились мгновенно. Мы стали петь всякий раз, когда кому-то удавалось продержаться при зеленом свете весь урок. Я обнаружила, что это очень хороший способ переходить от одного занятия к другому, поэтому мы часто начинали петь, когда наступало время обеденного перерыва или перемены. Это к тому же был надежный способ отвлечься, когда кто-нибудь начинал раздражать других. Когда я предлагала: «Давайте споем», почти все охотно откликались. Даже если виновник поначалу не присоединялся, остальные пели, и настроение менялась. Вскоре мы уже пели так часто, как будто это была не школа, а оперетта.

Сама Винус никогда не участвовала в пении, но и не сидела с безразличным видом. Я часто видела, как она внимательно наблюдает за поющими, пританцовывающими и жестикулирующими мальчиками.

Наконец-то мы почувствовали себя коллективом. Мальчишки полюбили петь. У них появлялось чувство групповой принадлежности. К сожалению, это обострило другую проблему – проблему постоянных разногласий между Джули и мной. В данном случае причиной стало ее упорное нежелание петь и дурачиться вместе с нами. Она сказала, что не умеет петь. В первые несколько раз я со смехом возражала, что я тоже не Мария Каллас, а Шейн и Зейн начисто лишены слуха. Джули сказала, что ненавидит пение, особенно хоровое. В детстве ее дразнили за неумение петь, и она до сих пор болезненно к этому относится.