Мари Осмундсен - Благие дела

— Ты вела себя как взрослый и ответственный человек, — твердила Май. — Не больше и не меньше. Понимает Рут это или нет, а ты очень помогла ей, Карианна.

— Она как раз не понимает! — вздохнула Карианна. — Это совершенно ясно. А я беспокоюсь за нее.

Май погладила Карианну по голове, уверенной и ласковой рукой. Конечно, Карианна беспокоится. Когда человек попадает в такую историю, как Рут, это очень грустно, очень досадно. Но Рут помогли, и все обошлось. Рут надо только примириться с больницей, тогда она наверняка примирится и с тем, что поместила ее туда Карианна.

Надо дать Рут время. Все образуется.

Постепенно Карианнина жизнь обрела некий радостный ритм. Даниэл, тренировка, Даниэл, работа, Даниэл, Май и снова Даниэл.

В промежутках они ругались: их бурные и непонятные ссоры вспыхивали на ровном месте и столь же быстро затухали. Часто они сцеплялись из-за политики. Даниэл так кичится своей политической деятельностью, а чего ею можно добиться? В мире все равно происходит черт знает что, злилась Карианна. Афганский народ на грани истребления; Палестина существует только как политическое понятие и мечта, которую лелеет кучка голодных, опустившихся беженцев; половина населения земного шара прозябает в жутких условиях; в Южной Америке исчезают тропические леса, а вместе с ними и коренные жители, индейцы; миру угрожает экологическая катастрофа, хотя, судя по всему, ее опередит ядерная война. И что? Что, по мнению Даниэла, он может сделать против всего этого? Своей бешеной активностью он лишь пытается заглушить собственную тревогу, чтобы ощутить себя порядочным, ратующим за других человеком.

Даниэл приходил в ярость, когда слышал такое. От бессильной злости они с Карианной принимались топать друг на друга ногами, как дети. Примирение было столь же неистовым: зажигательные поцелуи, зажигательная постель. После этого они жили душа в душу до следующего раза, когда что-нибудь вызывало новую грозу.

В марте они поехали в гости к его сестре и зятю, которые жили в стандартном домике на юго-востоке от Осло, в Энебакке. Карианна еще не встречалась с ними. Они произвели на нее хорошее впечатление. Сесилия была высокого роста, несколько угловатая, на вид лет тридцати пяти: Эйвинну было ближе к сорока, чернобородый и плотный, он был почти такой же смуглый, как Даниэл, только с голубыми глазами и ярко выраженными европейскими чертами лица.

За ужином, как раз когда Карианна начала чувствовать себя свободнее, Сесилия сказала между двумя вилками домашней пиццы с креветками:

— Кстати, Даниэл, можешь нас поздравить. Мы получили разрешение усыновить ребенка.

Даниэл хмыкнул.

— Вы, значит, не раздумали?

— Даниэл ! — укоризненным и в то же время уступчивым тоном проговорила Сесилия. — Конечно, нет! Ты же знаешь, мы очень довольны.

— Но помучили нас здорово, — прибавил Эйвинн. — Сесси особенно досталось. Ты ведь сильно переживала, когда они уперлись из-за того, что мы атеисты, правда?

— Теперь все позади, — сказала Сесилия. — По крайней мере эта сторона дела улажена. Хотя нам еще ждать и ждать. Сейчас вопрос в том, понравимся ли мы как приемные родители в Колумбии. Потом — найдется ли ребенок, по их мнению, подходящий для нас. Затем надо пропустить через бюрократическую машину массу бумаг, на это уйдут месяцы. В общем, волокита.

— Это может тянуться год, — заметил Эйвинн, — а может, нам позвонят завтра и скажут собирать чемоданы и ехать.

Карианна окаменело сидела на диване.

— Эйвинн и Сесси хотят взять ребенка из Колумбии, — пояснил ей Даниэл.

Она молча кивнула.

— Даниэл еще не вырос из юношеского максимализма по отношению к родителям, — с нежностью в голосе произнесла Сесилия, — поэтому он не слишком одобрительно относится к нашей затее.

— Ну, знаешь! — вскипел Даниэл. — Мои нелады с ними не играют тут никакой роли, и тебе это прекрасно известно! Кому-кому, а мне не на что жаловаться. Разве я когда-нибудь утверждал, что мне было плохо?

— Не будем уточнять, — проговорила Сесилия тоном старшей сестры, — но кое-какие претензии я все же помню. Ты забыл, как носился со своими идеализированными представлениями о биологической семье?

— Да это когда было? Шесть лет назад! У меня тоже, между прочим, найдется что рассказать о тебе в шестнадцать лет.

— Э, нет! — вмешался Эйвинн. — Я предпочел бы обойтись без подробностей.

— Мне жилось прекрасно, — продолжал Даниэл, — со мной никакой несправедливости не было. А с теми, кто зачал меня? Тебе не приходило в голову, что с ними поступили нечестно?