Ален Роб-Грийе - В лабиринте

Тело оставалось в квартире мнимого инвалида, который сделает признание по всей форме, рассказав все так, как было на самом деле: как они подобрали на улице раненого, чье имя и то им неизвестно, потому что никаких документов при нем не оказалось. Если же у инвалида возникнут опасения, что в таком случае вздумают обследовать его ногу и обнаружат обман, хлопоты сможет взять на себя жена; ему же останется только не показываться никому на глаза, когда придут за телом: прятаться от посетителей ему уже не впервой.

Жена, видимо, ему не доверяет. Во всяком случае, она не пожелала, чтобы он занялся свертком в коричневой бумаге, который ему очень хотелось вскрыть. Он полагал, что в свертке какое-нибудь секретное оружие или по крайней мере его проект. Теперь же коробка в надежной сохранности – на потрескавшемся черном мраморе комода, – она снова закрыта, вновь запакована и перевязана. Но возвращение ее из квартиры инвалида при наличии патрулей было нелегким. К счастью, путь оказался не слишком длинным.

Они были уже почти у цели, когда неподалеку, у них за спиной, раздался резкий окрик: «Halte!» Коробка сама по себе, как можно было предполагать, не слишком их компрометировала; конечно же, выдумки мнимого калеки на этот счет были нелепостью, но женщина все же опасалась, что письма, о которых ей говорил солдат, могут содержать какие-нибудь сведения отнюдь не частного характера, представляющие, например, военный или политический интерес, поскольку сам солдат во многих случаях проявлял, на ее взгляд, чрезмерную скрытность. Как бы то ни было, лучше уж не попадаться, тем более что кинжальный штык, положенный женщиной на прежнее место, мог вызвать серьезные подозрения. Отсутствие пропуска еще более усложняло положение. Громкий, властный окрик «Halte!» раздался во второй, затем в третий раз, и сразу же затрещали короткие автоматные очереди. Но стрелявший был слишком далеко, чтобы целиться, да и место было очень темное. Возможно даже, стреляли в воздух. За углом опасность миновала. Двери дома, разумеется, приоткрыты не были. Но ключ бесшумно повернулся в замке, петли поддались без скрежета, и створка снова тихо захлопнулась.

В письмах на первый взгляд не заключается ничего секретного и никоим образом ничего существенного – ни в общем, ни в личном плане. Это обычные послания, какие еженедельно шлет из деревни своему нареченному его невеста, сообщая местные новости – о ферме или соседях – и твердя одни и те же канонические фразы, что она тоскует и ждет. В коробке находятся, кроме того, не представляющие большой ценности старые золотые часы с облезшей, когда-то позолоченной медной цепочкой; на внутренней стороне крышки, закрывающей циферблат, имя владельца не выгравировано; есть еще кольцо с печаткой, с инициалами «А. М.» – медное или из лигатуры, – такое, какие обычно мастерят себе рабочие на предприятии, и, наконец, кинжальный штык обычного образца, в частности идентичный тому, какой молодая женщина сдала одновременно со свертком и происхождение которого она не пожелала открыть, сказав лишь, что, после новых приказов относительно сдачи оружия, боится держать его у себя, но что тем не менее ей не хотелось с ним расставаться (несомненно, это мнимый инвалид принудил ее от него избавиться). В свертке оказывается коробка от печенья, а не от обуви, – она такого же размера, но жестяная.

Самое существенное из всего этого – конверты от писем: они адресованы солдату Анри Мартену – указан и номер полевой почты. На обороте значатся имя и адрес посылавшей эти письма девушки. Ел-то и надо будет их переотправить, когда снова начнет работать почта, потому что отыскать отца погибшего уже невозможно, к тому же тот носит фамилию не Мартен, а какую-то другую. Возможно, впрочем, этот человек и предложил-то себя в качестве посредника лишь из соображений удобства: если даже ему было известно содержимое коробки, он посчитал, вероятно, что по условиям территориальным ее легче вручить ему, чем невесте. Правда, письма были предназначены для возвращения ей, но кинжал, часы и кольцо по справедливости принадлежали отцу. Легко себе представить, что и письма не должны были вернуться к отправительнице: в защиту этого тезиса можно было бы выстроить ряд доводов.

Вместо того чтобы отправлять сверток по почте, несомненно предпочтительней было передать его с обычными предосторожностями в собственные руки адресата. Девушка еще, может быть, не была предупреждена о смерти жениха. Только отца, позвонившего в госпиталь, поставили в известность об этом; однако, если он не настоящий отец, или если он не отец юридически, либо так или иначе вообще не является отцом солдата, он вовсе не обязан поддерживать отношения с его девушкой и может даже не знать о ее существовании; поэтому нельзя предположить, что он ей напишет, даже если почта начнет работать.