Ален Роб-Грийе - В лабиринте

«Здесь ведь спать не положено».

Позади стола с пустым стаканом на нем, позади ребенка, позади огромной витрины, наполовину укрытой сборчатой занавеской и украшенной тремя шарами в виде треугольника да перевернутой надписью, все так же падают белые хлопья – все так же медленно, мерно и вертикально. Должно быть, именно это непрестанное, монотонное, неизменное падение хлопьев и созерцает солдат, оставаясь неподвижно за столом между двумя собутыльниками. В сторону окна глядит и мальчуган, сидящий прямо на полу, на переднем плане, хотя он и не может, если не закинет голову, увидеть незагороженную часть стекла повыше сборчатой занавески. Что до остальных персонажей, их, видимо, не заботит то, что происходит за окном: собравшись вокруг столиков, посетители оживленно беседуют, размахивая руками; в глубине зала множество людей, устремившихся влево, туда, где расположены нагруженные одеждой вешалки; справа кучка зевак читает, повернувшись к стене, вывешенное там объявление; хозяин за стойкой склонился к шестерке преисполненных воодушевления прилично одетых людей, стоящих особняком, но, как и все прочие, застывших в момент оживленной жестикуляции, утратившей из-за этой внезапной окаменелости всю свою естественность, подобно тому как утрачивают ее люди, которых фотограф намеревался снять полными жизни, но из-за длительной выдержки принудил слишком долго сохранять принятую позу: «А теперь – не двигайтесь!» И рука повисла в воздухе, рот приоткрыт, голова запрокинута – однако ведь этой окаменелости предшествовало движение, и вот лицо искажено, руки, ноги оцепенели, улыбка стала гримасой, порыв утратил цель и смысл. Вместо всего этого только отсутствие меры, и неестественность, и мертвечина.

Прежде всего привлекают внимание шестеро на переднем плане слева – шестеро в длинных кафтанах, скучившиеся перед стойкой, где виднеется полдюжины наполненных стаканов, возле хозяина, который, перегнувшись тучным телом и расставив локти, ухватился обеими руками за внутренний край стойки и склонился к этим шестерым, в пылу оживленного и шумного спора позабывшим о жажде; мстительно вскинутые кулаки, запрокинутые головы, уста произносят слова священной клятвы, а стоящие вокруг торжественными жестами, единодушными возгласами подтверждают, одобряют сказанное.

Однако, пожалуй, самый примечательный в этой кучке людей – не тот дородный, низенький человек в центре, с пафосом о чем-то толкующий, и не четверо других по бокам (двое изображены лицом к зрителю, один – в профиль, другой – со спины), вторящие этим речам, но шестой, стоящий позади, немного в стороне, – тот, что почти на голову выше собеседников. Одет он точно так же, как они, насколько можно об этом судить, ибо соседи почти заслоняют его и виден только отложной воротник с широким белым галстуком да тугое плечо и горизонтально протянутая рука, опирающаяся локтем и кистью о закругленный край стойки, где виден расширяющийся конусом кверху бокал на круглой ножке.

Этого человека явно не занимает то, что говорят и делают, стоя рядом, его приятели. Через головы сидящих за столами посетителей он глядит на единственную среди присутствующих женщину: стройную подавальщицу, которая, с подносом в руках – а на нем одна только бутылка, – пробирается посреди залы, между скамьями, стульями и телами расположившихся вокруг рабочих. На ней простенькое, перехваченное в поясе платье с очень широкой сборчатой юбкой и длинными рукавами. У нее густые черные волосы, пышная прическа и правильные черты лица, резковатые, но тонкие. Движения ее довольно грациозны. Трудно догадаться, куда она направляется, обеими руками держа над головами свой поднос, потому что верхняя часть туловища и весь корпус у нее резко повернуты вбок, так что профиль обращен в одну сторону, а бедра – в другую, и кажется, что она озирается вокруг, проверяя, не зовет ли ее кто-нибудь из примостившихся за столиками посетителей. Между тем поднос и сохраняющая равновесие литровая бутыль на нем угрожающе наклонились. Но женщина, вместо того чтобы следить за своей шаткой ношей, отвернулась более чем на девяносто градусов в сторону от подноса, к правой части сцены, где за круглым столиком расположились три солдата.

Нет уверенности, что ее занимают только они: в поле ее зрения находятся одновременно и другие посетители, в частности штатские, сидящие позади, за другим столом, чьи фигуры различаются слабее, потому что изображены они более смутно, хотя для подавальщицы присутствие их не менее ощутимо. И как раз один из этих посетителей поднял руку, видимо подзывая ее.