Олег Рой - Обещание нежности

Его подруга поняла, что сейчас они говорят на разных языках, и улыбнулась, проведя рукой по его щеке.

— Я просто хотела подарить тебе что-нибудь на память. Ведь, наверное, в детстве ты мечтал о чем-нибудь так же отчаянно, как мечтают все дети — истово, страстно, до слез… Мечтал, правда же?

— Ну наверное… Только я плохо помню. Я потерял память, и все в моем сознании так смутно, так перепутано. Но если уж я в детстве и мечтал о чем-то, так это наверняка…

— О чем? — поторопила запнувшегося возлюбленного девушка.

— О подзорной трубе! — Он ляпнул это, почти не подумав, по какому-то велению свыше, не рассуждая и не задумываясь. Сам того не замечая, бывший бомж вдруг в мгновение ока превратился в того самого мальчишку со Сретенки, который, чувствуя инстинктивное недоверие одних взрослых и вежливое равнодушие других, долгие годы своими единственными друзьями считал звезды. И, потянувшись к той, что стала его единственной, настоящей звездой, считая весь этот разговор шуткой, он прошептал, прижимаясь губами к ее русому, слабо пахнущему ромашкой затылку. — Как видишь, у меня губа не дура. Уж если просить подарок, так сразу на миллион… Я бессовестный, да?

— Отчего же? — рассеянно возразила она. — Я не говорила тебе, но у меня остались кое-какие средства. Я вполне могу подарить тебе подзорную трубу.

«Подарить — и уйти от тебя к тем самым звездам, о которых ты мечтаешь, — мысленно добавила она. — Как знать, может, это и правда будет лучший поступок в моей жизни?…»

Она давно уже не хотела жить, но знать об этом ее случайному, хотя и первому в жизни возлюбленному, милому и чудаковатому бездомному сторожу, было вовсе не обязательно. Конечно, он дал ей на прощание немало утешения; он был совсем не похож на хамоватых, недалеких и алчных людей — всех этих юристов, риелторов, родственников, — которые окружали ее в последний год. Но даже он, с его трогательной и доверчивой любовью, не в силах был стереть из ее памяти ни ужаса первых дней одиночества, когда она осталась в особнячке совсем одна, ни подлых расспросов и уговоров людей, заинтересованных в ее доме и ее наследстве, ни — самое главное — казенных коридоров психушки, где ее «обследовали» по просьбе двоюродного деда на основании его же рассказов о «неадекватном поведении» внучки после смерти бабушки… Какая грустная ирония судьбы, думала девушка. Этот человек, обнимающий ее сейчас с такой благоговейной робостью, отдал бы все на свете, лишь бы восстановить свою память. А она — она тоже не пожалела бы ничего, но только ради совсем обратного. Собственно, она и не жалеет — ради этого, ради забвения, она решила отдать свою жизнь.

Да, всего того, что подарил девушке ее ласковый и случайный друг — его нежности и искренности, тепла и любви, — казалось ей в эту пору ее жизни явно недостаточно, чтобы все-таки задержаться на этой земле. Остаться там, где ничто уже больше не обещает ни встречи с близкими, ни подлинной радости?… Нет уж, увольте. Жить без тех, кто покинул ее так рано и жестоко, жить без всякой профессии и даже без стремления обрести ее, без интереса к будущему и без всего, что могло бы напомнить ей о прошлом, — жить так казалось ей достаточной нелепостью, и она не собиралась совершать ее. К тому же теперь она знала, как поступить. Она продаст квартиру, которая совсем уже скоро будет ей не нужна. Поставит на могилах близких самые дорогие памятники. Заплатит за уход за ними на долгие годы вперед. А потом подарит этому взрослому младенцу астрономическую игрушку, о которой он, оказывается, мечтал всю жизнь, — и уйдет к тем, по кому она так тоскует и кто ждет ее за чистой линией горизонта. Смешная подзорная труба когда-нибудь найдет ее тень на далекой звезде, и странный сторож из некогда родного, а теперь чужого особнячка вспомнит о ней и улыбнется своему воспоминанию…

— Ты правда будешь меня вспоминать? — спросила она уже вслух, забыв о том, что юноша рядом с ней ничего не знает о ее планах.

Тот нервно встрепенулся, уловив явственно исходящий от ее слов горький аромат близкой разлуки, и девушка пожалела его, пожалев мимолетно и о том, что невольно выдала свои мысли.

А потому она поторопилась выложить из рукава ту козырную карту, которую давно уже приберегала для подобного момента:

— Конечно, будешь. Только как именно ты будешь меня вспоминать? Ты ведь даже не знаешь моего имени…

Он все еще молчал, глядя на нее широко раскрытыми, испуганными, как у олененка, глазами.