Олег Рой - Обещание нежности

А Павел крепко сцепил зубы и невольно, чтобы не упасть, ухватился за поручень, огораживающий пристань; он был буквально сбит с ног — не физически, но морально — теми путающими проблесками догадки, которые вдруг молниями осветили его душу. Единственный, кто знал о даре Андрея, кроме двоих братьев, была Оля Котова… Олин отец предложил им билеты на концерт и попросил, чтобы их непременно встретил Андрей… Он почему-то вызвался помочь их семье, но помог как-то странно, лишив их всякой надежды на связь с Андреем, пусть даже заочную, письменную… Ни за что не хотел сознаться, где находится эта таинственная школа… Быстро перевел дочь в другое учебное заведение, фактически запретив им общаться… И его же знает директор, старенький Петр Николаевич, почему-то под именем работника военкомата…

Ничего. Он докопается. Он найдет Олю, найдет ее отца и задаст им все те вопросы, которые исподволь мучили его столько лет, но сформировались в стройные и беспощадные формулировки только сегодня. И он узнает наконец, где его брат.

Павлик почти не слышал, не видел ничего из того, что происходило вокруг него на гудящем от выпускного веселья кораблике. У него гудело в голове от всех тех кошмарных открытий, подозрений, которые вдруг заполонили его уставший, подогретый непривычным для него алкоголем мозг. Эти открытия толкали на мысли и поступки, к которым в обычный день, в нормальном, не таком взвинченном состоянии, он вряд ли был бы способен. Половина этих подозрений была весьма далека от истины, но другая их половина очень близко подвела его к подлинной, еще скрытой от него во тьме разгадке. И он ждал одного: момента, когда они вновь окажутся на твердой земле и когда он сможет, прочесав весь парк Горького, найти среди гуляющих выпускников Олю Котову.

Луна, которая покровительствует безумцам, помогла ему найти девушку очень быстро. Не прошло и полутора часов, во время которых Павлик метался среди смеха и гомона предрассветных парковых дорожек, как впереди него, на скамейке, нарисовался изящный силуэт в белом платье, которое он теперь отличил бы среди тысячи похожих. Оля сидела, опустив головку на плечо рослого и крепкого парня; его рука по-хозяйски обнимала девушку, а густой басок что-то деловито втолковывал ей, вызывая в ответ серебряные колокольчики смеха и смешливые возражения… В одно мгновение оказавшись перед этой парой, явно рассчитывавшей на уединение в одном из самых отдаленных уголков парка, Павлик Сорокин резко выпалил первое, что ему пришло в голову, не прибегнув ни к одной из тех отточенных обидой фраз, которые прокручивались в его мозгу всю эту праздничную ночь:

— Оля, скажи, ты знаешь, где мой брат?

Девушка, казалось, ничуть не удивилась его появлению, в отличие от ее напарника, который уставился на неожиданно помешавшего им парнишку с явным раздражением. Медленно высвободившись из объятий друга, Оля поднялась со скамейки и, подойдя к Павлику, несмело взяла его за руку. Это был ее давнишний, очень личный и очень особенный жест, и Павлик даже застонал сквозь зубы, вспомнив, сколько раз, бывало, именно так она подходила к нему мириться после детских ссор, сколько раз он вспоминал в разлуке прикосновение ее прохладных пальчиков и как сильно мечтал ощутить их пожатие снова… Но теперь ему было не до сантиментов, и он повторил свой вопрос:

— Ты знаешь, где Андрейка?

— Ну, во-первых, здравствуй, — с легким упреком в голосе сказала Оля. — Мы так давно не виделись с тобой. Как ты живешь?

Он коротко, отрицательно махнул головой, отметая в сторону все ненужные сейчас этикетные детали вроде «здравствуй» и «как поживаешь». И вымолвил еще упрямее, еще жестче:

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Ты тоже, — пожала плечами Оля. — Так как ты живешь?

— Плохо. Я очень тоскую без брата, и в доме у нас все пошло наперекосяк… Я знаю, ты мне не поверила тогда, когда я рассказывал тебе о визите и предложениях твоего отца. Но это была чистая правда. Он точно знает, где мой брат. А ты, ты-то знаешь это?

— Нет, — грустно и искренне отозвалась девушка, в смущении теребя жемчужную нитку на длинной красивой шее. — Но я…

Как будто что-то злое, жестокое вдруг толкнуло Павлика под локоть из-за этого короткого и не оставляющего надежды Олиного «нет». Гнев и ярость залили его душу своей мутной, тяжелой волной, помешали мыслить здраво, заставили потерять самообладание.

— Ты врешь, — пробормотал он, уставясь на бывшую любимую подружку уже почти с ненавистью. Все в ней — и ее роскошное платье, и этот жемчуг на шее, и ее хрупкая девичья красота — сейчас вызывало в нем почти истерическое раздражение. — Ты все врешь. Вы с папочкой были заодно. Я рассказал тебе про Андрейку по секрету, а ты, ты…