Питер Гринуэй - Золото

В Турине монеты какое-то время находились во владении Джованни Трибориуса Дали. Зная, что он имеет дело со старинным иудейским чеканом, Джованни сбыл сицилийскому антиквару пять монет, которые в настоящее время находятся в Музее римской археологии в Таормине. Остальные монеты, спрятанные в чемодане со шмотками, гарантировали ему безбедное существование после войны. При этом следует иметь в виду, что военные цены на антикварные предметы ориентировались не столько на древность или художественность, сколько на рыночную стоимость того или иного металла, к тому же монеты иудейского происхождения изначально были с изъяном. Трибориус Дали погиб во время крушения поезда под Кёльном, а его дочь, чтобы эмигрировать в Америку, продала отцовские ценности Дрезденскому банку.

Таким образом, золото вышло из обращения, стало анонимным. Монеты переплавили и пометили, после чего они путешествовали из одного отделения Дойчебанка в другое, пока за три месяца до окончания войны не оказались в Баден-Бадене в виде золотого слитка FG780P.

Лейтенант Густав Харпш вместе с капралом и сержантом въехали в незнакомый им Баден-Баден на патрульном джипе с дипломатическим флажком на капоте – получилась такая гремучая смесь из военной полиции и СС. Пока Густав Харпш, предъявив документ, запускал в ход все свое обаяние вперемежку с угрозами, чтобы заполучить черный «мерседес» из банковского гаража, капрал с сержантом реквизировали сто золотых слитков [i]из подвала № 3, согласно предписанию за подписью управляющего Дойчебанка и «по совместительству» свояка Харпша, и упаковали их в два больших черных чемодана на заднем сиденье автомобиля. Девяносто два слитка из этой сотни угодили в аварию вблизи североитальянского города Больцано, известного своим неумением готовить настоящие спагетти и небольшим амфитеатром; последний был когда-то построен римлянами в покоренных ими городках Средиземноморья для увеселения язычников христианами, вынужденно выступавшими в роли актеров, пока с севера не пришли варварские немецкие племена и не превратили амфитеатр в руины.

Один учитель музыки, уроженец Праги, который по причине своего еврейства не мог никого учить, все свои ценности держал в скрипке. Раз уж запретили на скрипке играть, оставалось ее использовать в качестве сейфа, хотя хранить там было, в сущности, нечего, а наследников хватало – три дочери, два младших сына и младенец.

Мать умерла от родильной горячки.

Во время обыска в доме пьяные фашисты потребовали, чтобы их развлекали. Они расселись на стульях и диване, а детей посадили себе на колени. Звучание скрипки их разочаровало. Либо скрипач плох, либо его инструмент. Выяснять это им было недосуг. Они предпочли собственную игру. Скрипачу предложили выбор: быть сожженным или похороненным вместе со своей скрипкой. А все потому, что играть плохую музыку в бывшей столице немецкоговорящей Австро-Венгерской империи было непозволительно. Скрипач предпочел второй вариант: кто знает, может, в один прекрасный день его дети выкопают из могилы свое жалкое наследство. Разочарованные спокойствием, с каким скрипач принял свою судьбу, немцы решили сделать самого младшего ребенка, девочку, частью затеянной игры. Что было ему дороже: усталая скрипка или испуганный ребенок? Скрипач молчал. Тогда они разложили костер в поле, сплошь поросшем лютиками, напротив его домишка, и спросили, с кого начинать, с младенца или с инструмента. Что больше потянет, музыка или невинное дитя? Чудовищность предложения, до которого не всякий додумается, вывела скрипача из оцепенения, и он бросился на того, кто произнес эти кощунственные слова. Его тут же убили и сожгли на глазах у собственных детей. Когда зола остыла, дети начали ее разгребать руками в поисках наследства – в смысле отцовских останков, а не содержимого скрипки. В этом они не преуспели.

Нетленные монеты обнаружились много месяцев спустя, когда скашивали траву на лютиковом поле. Улов оказался небогатым, но все монеты собрали, отчистили от золы и переплавили вместе с другими добытыми в Праге еврейскими трофеями, слитки же доставили в сборный пункт в Вене, после чего они благополучно осели на счетах национал-социалистов в разных отделениях Дойчебанка, включая баден-баденский, которым управлял свояк лейтенанта Харпша. С помощью этого слитка, где была и толика недоставшегося детям скрипача наследства, лейтенант рассчитывал несколько увеличить наследство собственного сына, но его планам помешала белая лошадь.