Андрей ААрх - Теория доктора Комиссарова

— Приникнуть к ней, вцепиться в нежную шею, сначала слегка, а потом все сильнее сжимая зубы и давить, пока тонкая кожа не лопнет под клыками и появится слабый вкус крови, даже не вкус, а скорее, запах, а потом кровь начнет сочиться пульсирующей струйкой и заполнит рот, затечет между зубами, обволочет язык соленой пеленой, закапает из уголка губ, и тогда, не разжимая челюстей, глотать горячую соленую влагу, захлебываясь и дрожа от наслаждения, пока ноги не наполнятся приятной слабостью, потеплеет в груди, затуманятся глаза и голова поплывет сама по себе, зубы разожмутся и тело, обмякшее, повалится на пол рядом с обескровленной жертвой…

Виктор Андреевич непроизвольно передернул плечами и потер больную голову, старясь чтобы пациент этого не заметил.

— А вы пробовали с женой говорить об этом? — невозмутимым профессиональным голосом поинтересовался он.

— Нет, — просто ответил Косолович, — я думаю она не поймет. Кроме того я ее побаиваюсь.

Виктор Андреевич аккуратно закрыл тетрадку и сказал:

— Ну чтож, Михаил, на сегодня наш сеанс закончен, и я должен сказать — вы делаете заметные успехи. Я жду вас в следующую пятницу. Всего хорошего.

Пациент попрощался и ушел. Виктор Андреевич подошел к окну и через полуприкрытые жалюзи проследил как тот вышел, хлопнув дверью, выпустил облако морозного пара, и сунув руки поглубже в карманы быстрым шагом направился к машине. Под ночным фонарем искрился ранний снег и на второй этаж к доктору доносились скрипучие шаги Косоловича. Дождавшись пока тот прогреет мотор и уедет, Виктор Андреевич набрал номер на старом дисковом аппарате кромешно черного цвета, какие часто показывают в фильмах про Великую Революцию. После четвертого гудка на другом конце провода образовался скрипучий старческий голос, который быстро, как скороговорку, произнес:

— Профессор Комиссаров, я слушаю.

— Здравствуйте, Юлий Никанорович, — стараясь выговаривать четко каждую букву имени сказал Виктор Андреевич. — Это Сумин, Виктор Андреевич, вы должны меня помнить по конференции в Ялте, в позапрошлом году. Я тогда выступил против вашей теории по поводу странностей очередного витка эволюции…

— Как же, как же, помню, — так же бодро прострекотал телефон, — Такой агрессивный молодой человек, помнится камня на камне не оставил от моей теории… Чем могу?

Виктор Андреевич сглотнул склизкий комок в горле и сказал:

— У меня есть основания полагать… что в ваших высказываниях была доля истины.

— Надо же, как мне повезло старику! Наконец-то такое светило как Сумин меня признал, — еxидно обрадовался телефон. — Большое спасибо, молодой человек, премного вам, так сказать, благодарен… А теперь позвольте попрощаться, у меня есть еще несколько дел, запланированных на сегодня, а я, к слову сказать, несколько отстаю от графика. Прощайте…

— Постойте, не кладите трубку, — взмолился Сумин, мне надо с вами поговорить, это очень важно, я прошу прощения за мою резкость тогда, два года назад, нам очень нужно встретиться, пожалуйста…

— Помилуйте, — сердито возразила трубка. — Вы уже высказали свое мнение, кроме того вам удалось убедить в своей правоте и моем, следовательно, старческом маразме остальных участников конференции… пределы моего поклонения перед напором столь харизматичного доктора просто не…

— Юлий Никанорович, простите меня, пожалуйста. Все о чем я прошу это одна встреча, и больше я не потревожу вашего спокойствия, поверьте мне.

Телефон задумался. Потом покашлял и нехотя проскрипел:

— Хорошо, можете приехать. Сегодня, прямо сейчас, но выделю я вам только 45 минут. Завтра я улетаю и обратно вернусь месяца через три… Нда… Купите по дороге хлеба, если хотите есть, у меня закончился, есть толко сыр… Записывайте адрес.

Когда Комиссаров отворил Сумину дверь из недр квартиры раздался призывныий свист чайника и махнув рукой в сторону вешалки, что видимо должно было означать «заходите и раздевайтесь», шаркая тапочками и цепляя стены развевающимся халатом старичок вприпрыжку умчался по коридору. Сумин повесил тяжелое зимнее пальто и потоптавшись минуту в полутемной прихожей шагнул вперед. В длинном коридире, конца которому видно не было, потому что он плавно заворачивал направо, обнаружилось несколько дверей. Виктор нерешительно заглянул в ближнюю. За широкой двухстворчатой дверью сияющей вымытыми прямоугольниками старого стекла открылась огромная комната с двумя широкими полукруглыми окнами и балконной дверью посредине.