Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий

Слушая мэра, Саша кивал и поддакивал, предусмотрительно сняв каску и положив на колени. Догадывался: тот что-то хочет от него. Слишком ждущий взгляд, чрезмерно убаюкивающее журчание голоса. Что хочет мэр, он не понимал. Умный, вдоволь поротый сын сразу заметил – что с тебя взять, у тебя даже трусов нет… Тоже, отцы и их сукины дети, горе от ума в современной интерпретации… От ума на Руси всегда горе, такая устоявшаяся национальная традиция. Или его обладателю хоть в петлю с разбега, или, наоборот, веревка всем окружающим от его большого ума… И все-таки, что же хочет городское начальство? Оставалось настороженно выжидать, смотреть в оба и слушать. Когда от тебя хотят – это еще пол беды, главное – чтоб тебя не захотели, говаривал, помнится, Мишка Бломберг…

«Волга» неторопливо катилась по улицам города, напоминающего большую деревню. Деревянные одноэтажные домишки среди садов-огородов, улицы почти без асфальта, привольно поросшие травкой, замшелые скамеечки перед покосившимися заборами. Народа на улицах по-прежнему почти не было. Обычный провинциальный городок… На мягком сиденье, за тонированными стеклами салона Саша окончательно перестал комплексовать по поводу своего наряда. Если его даже в виде пугала встретили на черной машине, то чего можно еще желать?

Остается понять, что все это значит? Вопрос, ставший уже привычным…

Мэр, значительно поглядывая на него, говорил какие-то пустяки о сложном, беспокойном, хлопотливом, но чрезвычайно значимом для народа городском хозяйстве. При этом он выразительно стрелял глазами в чугунно-неподвижную спину водителя, чей налитой затылок вполне дослужился до гордого звания загривка.

Саша не сразу понял, что Рассольников намекает глазами на лишние уши. Наверное…

Может быть, его приняли за Петра и одновременно Павла? Все может быть…

Спустя час Саша уже сидел за столом в просторной, четырехкомнатной квартире Рассольникова на втором этаже единственного в Острожине дома приличной постройки. Столичный журналист был чист, побрит и переодет в тесноватые джинсы и защитную рубашку мешком. Хмурил брови и значительно надувал щеки, всем видом показывая, что заграница нам поможет, а любовь к Отечеству – вывезет. Мэр, хитровато поглядывая, с удовольствием подливал из домашнего графинчика холодную водку, пуская рюмочку вприпрыжку за рюмочкой. Его жена Татьяна Васильевна, толстушка с вишневыми украинскими глазами, удивительно приветливая с первого взгляда и до оскомины навязчивая уже через пять минут, метала на стол домашние соленья-варенья, разливала борщ, горячий, как поцелуй дракона, и подкладывала на тарелки мясо, жаренное на сале. Вела себя как образцово-показательная жена государственного человека, для которой домашний быт – это ее яростный фронт и его крепкий, как дубовое кресло, тыл. Умное чадо в доме не появлялось. Может, отчитавшись за человека из центра, до сих пор караулило на реке голую красавицу, с искренним детским любопытством мечтая увидеть у тети все.

От водки, домашней еды, от непривычного, благоустроенного уюта городской квартиры Саша быстро осоловел, клевал носом и таращил глаза. Но угощался стойко, пробовал, отведывал, оценивал и вкушал. Нет, сначала он честно пытался перевести разговор на аварию вертолета, на пассажиров, затерянных в незнакомом краю и на спасательные мероприятия, которые нужно организовать. Мэр не спорил, поддакивал, сочувственно кривил лицо, собирая умные морщины на лбу, но было полное ощущение, что это совсем не то, что он хотел услышать. Рассольников играл глазами, показывая, что понимает, конечно, почему человек из Москвы несет всю эту чушь, сам приобщен и причастен к тайнам. Он, Рассольников, потерпит, пусть человек из центра выскажет все, что ему положено, отработает легенду от «а» до «я». А затем придет черед и о деле поговорить, время терпит, поговорим и о деле… Там, где нужно и можно, вот там и поговорим… Так, Александр Иванович?

Очень скоро Саша мысленно плюнул на все и надрался. Другого выхода все равно не было. Не ронять же себя в грязь лицом перед захолустной районной администрацией! Лучше уж мордой в стол, это еще посмотрим – кто первый, это еще поглядим, у кого печень зеленее озимых, пышнее, чем яровые… Глубокие, вместительные рюмочки в руках мэра кружили хоровод весело и безостановочно, как детишки вокруг новогодней елки. Выпил-выдохнул-закусил, на этой трехтактовой, вальсовой частоте, навязчивой, как бесконечная мелодия из приемника, Саша почувствовал, что явь вокруг тускнеет, встает на дыбы и валится куда-то…