Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий

Но думать об этом сейчас не хотелось. Рядом с ней – ни о чем не хотелось думать, кроме нее. Только слушать, сопереживать, чувствовать ее рядом, гладить и ерошить невесомые волосы…

Размяк? Расчувствовался?

Пусть!

Утром они опять двинулись в путь, на ощупь пожевав припасов из сумки и запив их оставшейся водой из фляжки.

Утром? Это, пожалуй, слишком смелое утверждение. Утро, день, вечер – формальности, в сущности. Просто они еще раз любили друг друга. Потом спали. Потом проснулись. Значит, с формальной точки зрения – утро…

Шли в темноте. Как показалось обоим, бесконечно долго. Изредка, нащупав ногами выбоины впереди, подсвечивали себе путь Сашиной зажигалкой. Огонек проявлял из мрака их бледные, осунувшиеся, перепачканные лица, но мало что освещал.

Куда и зачем они шли? Просто шли, потому что оставаться на месте было еще тоскливее…

Бредовое было состояние. Странное состояние, когда явь и мысли одинаково смешивались в непроглядной подземной тьме, когда вообще перестаешь понимать, где ты и на каком свете, когда словосочетание «любовь до гроба» уже представляется без всякого оптимизма. Стучит в голове, как молот, и гроб вырисовывается впереди все отчетливее, а любовь хочется защитить и укрыть собой. Но как это сделать, если впереди – гроб? Все равно гроб… Остается только вести ее за руку, подхватывать на невидимых ухабах, поддерживать пустыми словами и бодрыми обещаниями, самому этой бодрости никак не чувствуя. А если вспомнить, что здесь, в этих подземельях, бродят, позвякивая запчастями, страшноватые паукообразные механизмы…

Теперь, путаясь в извилистых коридорах, Саша понимал, как они крепко влипли. Аля, видимо, тоже. Больше молчала, но это было плохое молчание, понимал Саша. Да нет, не хочу, не буду – вот и весь разговор.

Когда Саша и Аля вдруг заметили впереди свет, то рванулись к нему, как мотыльки на лампочку.

Свет – вот что главное, оказывается!

Это оказалась все та же времянка, или – похожая, такой же кабель с тусклыми, редкими плафонами. Только тоннель был уже другой. Без рельс, но тоже просторный.

Добравшись до первого из плафонов, Саша и Аля уселись прямо под ним. Ошалело смотрели друг на друга, словно утопающие, вынырнувшие из глубины и все еще не верящие в спасение. Улыбались. Хотя бы оттого, что просто видели друг друга. Зрелище еще то – перемазались оба, как малые дели, оставленные перед беспризорным тортом. Если точнее, тортом из угля и грязи. Смешно смотреть, очень смешно смотреть, просто обхохочешься, как перемазались, живот надорвешь…

Они сидели и хохотали.

Саша опомнился первым. Немедленно взялся набивать трубочку. В темноте курить не хотелось, невкусно в темноте оказалось, а тут он почувствовал, словно уши скрутились в пружинки табачного голода.

Он обстоятельно, с удовольствием закурил. Аля принялась оттирать слюнями и ладошками перепачканное лицо. Зря старалась, между прочим, только размазывала. Хотя сами жесты выглядели по-женски мило и уютно. Она приговаривала, что похожа на пугало, если судить по нему, еще какое пугало, а Саша, поглядывая на нее, по-новому удивлялся ее красоте и почти не верил, что они уже были вместе. А кто бы в это поверил, глядя на нее при свете? Парадокс зрения…

Дожевав остатки лепешки и допив воду, начали решать, что делать дальше. Нет, понятно, что делать, – идти, выбираться отсюда любыми путями, какие ложатся под ноги. Вопрос – куда, налево или направо? Сошлись на том, что куда угодно, лишь бы не удаляться от электрического освещения…

Саша задумчиво набил и раскурил вторую трубку. И в этот момент его осенило. Во-первых – табачный дым! Его явно сносило в одном направлении. Во-вторых, конечно же огонек зажигалки! Тоже, когда он прикуривал, колебался и трепетал, словно от сквозняка. Как он только сразу не понял! Что такое сквозняк, господа? Сквозняк в пещере – это значит дыра, отверстие, лаз и все прочее. Другими словами – выход!

– Алька, эврика! – громогласно объявил Саша.

– Кукоров, ты что, уже спятил? – спросила она.

– А что? – удивился он.

– Я понимаю, что закон Архимеда имеет прямое отношение к моей специальности. Но по-моему, не время и не место…

– Я не о том!

Не без сдержанной гордости и даже с оттенком мужественного превосходства бывалого путешественника Саша поведал ей всю правду про огонь, табачный дым и сквозняк. И снова стал Сашенькой, лапочкой и золотцем. Так-то лучше…

Отдохнув, Саша и Аля двинулись по сквозняку. На этот раз они шли недолго. Показалось им, что недолго, – часы у Саши давно уже остановились, стукнулись обо что-то, а у нее часов не было. Тоннель, по которому они теперь шли при бодром электрическом свете, ощутимо вел вверх. К тому же, для пущей бодрости, ток свежего воздуха становился все отчетливее.