Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий

– Прямо сейчас?

– Нет, потом, – смилостивилась она.

Теперь они остались вдвоем. Петр и Павел ушли. Ачика Робертовича скоропостижно разнесло в клочья. Отряд редеет прямо на глазах, думал Саша. Собственно, уже и не отряд, просто мужчина и женщина, затерянные в чужом, незнакомом и, похоже, опасном лесу. Как в страшной сказке. Налево пойдешь – себя потеряешь, направо – все равно ничего хорошего, а прямо – так лучше бы вообще не родиться… Выбор для добра молодца…

Наверное, по-настоящему нужно сейчас сожалеть о непутевой кончине мандаринового азербайджанца. Был и погиб… Человек все-таки… Тварь по образу и подобию божьему, как любит говорить Бломберг. Но, если честно, сожаления не было. На чужую смерть он насмотрелся в свое время… И даже не в этом дело, не только в этом, оправдывался он перед собой за бесчувствие. Просто Ачик оказался первым. А кто второй? Кто следующий в списке потерь в живой силе, если не сказать – технике? Такие мысли определенно не дают распустить сопли, он это помнил еще по первым военным командировкам.

Да пропади все пропадом! Это абсолютно неконкретное рассуждение неожиданно успокоило и даже развеселило. Двум смертям не бывать, хватает обычно одной, причем сразу и навсегда… И все прочее на мотив «взвейтесь, соколы, орлами»…

– Иди сюда! – неожиданно позвала Ирка, перебив его мысли.

– Чего? – не понял Саша.

– Чевочка с хвостиком. Сюда иди. И садись рядом.

– Это зачем? – подозрительно спросил Саша.

Он все еще не понимал.

Потом понял. Осознал. Трудно не понять, когда на тебя смотрят такими глазами. Не просто красивыми, но и откровенно ждущими. Как кошка на сметану? Нет, сметана – это все-таки нечто аморфное, расплывчатое, прохладное и успокаивающее. А в данном конкретном случае представляешь себя скорее мышью. Из тех, что в зверином публичном доме по двадцати копеек за пучок по прейскуранту. С точки зрения мышей – цена недопустима занижена…

– А как начет лесбийской любви? Не забыла про ориентацию? – напомнил Саша на всякий случай.

Вдруг он ошибся и принял желаемое за действительное? Неудобно получится.

Неловко, хотя и понятно…

– Иди сюда и не мели чушь! – категорично сказала Ирка.

Удобно, значит. Поздравляем вас, господин Кукоров, сейчас вас будут насиловать, промелькнуло в голове. Можно расслабиться и получить удовольствие.

А можно не расслабляться и получить по башке…

Конечно, на войне – как на войне, она, родимая, все спишет и всех оприходует. Так ее надо понимать?

Саша давно уже не испытывал никакого трепета в отношениях полов, не тот возраст и не та профессия. Плавали – знаем, пожили – увидели – насмотрелись… Просто он растерялся немного. Что же это выходит, сначала про розовое знамя однополой любви, а теперь, господин мужик, пожалуйте к ответу? А где верность традициям?! Где надменная девичья гордость лесбиянки-коблухи?! Разврат выходит, полный разврат, господа и, одновременно, дамы!

Углубляться в дальнейшие размышления времени у него не осталось. Ирка, устав ждать от своего кавалера решительного наскока, напала первая. Твердым шагом преодолела разделяющую их поляну и с ходу впилась в его губы, одновременно опрокидывая на землю его и себя. Тело у нее оказалось гибким, сильным, ладони – неожиданно теплыми, ее руки ловко, как змеи, проникали под одежду, сразу находя нужные крючки и застежки… Умелые руки… Нежные руки, мягкие…

Он тоже моментально включился, горячая волна желания словно плеснулась от нее к нему и захлестнула обоих. Саша начал торопливо стаскивать с нее одежду, и она помогала ему, продолжая волновать быстрыми, гладящими прикосновениями…

Нет, где-то в глубине души Саша продолжал быть готовым ко всему. Кто их знает, этих розовых девок, может, они, как самки богомолов, своих мужских партнеров используют по принципу одноразовости? Может, они потом их едят, или выпивают кровь, или отрезают причинное место умелыми хирургическими движениями? Чушь, конечно, в голову лезет… Но, правда, какой им секс нужен? Как их следует удовлетворять, чтоб не обидеть…

«Расслабься, расслабься, что ты такой напряженный, нельзя быть таким напряженным…» – шептала она ему в самое ухо, мягко покусывая мочку, кончиком языка скользя по ушам, по шее и снова припадая к его губам, вбирая их в себя, словно выпивая.

Голова кружится? Кружатся деревья над ними? Кружится небо над зелеными качающимися макушками?

А пропади все пропадом!

Чуть заметный привкус помады у него на губах, еле слышный привкус каких-то духов, тонкий, полынный привкус женского пота, терпкие запахи ждущего, разгоряченного тела, лесной мусор, прилипающий к голой коже – все это сливалось, сплеталось, будоражило до звериного, победного рыка, до желания облизать, проглотить, вжать в себя эту покорно упругую женщину.