Марина Ли - Детский мир

После небольшой паузы Данила всё-таки продолжил:

– Ладно, допустим… Но ты же сама сказала, что Мастеру Ти было пятьдесят четыре года. А если бы он согласно предписанию Цезаря…

– Скажи мне, Данька, – произнёс ещё один наш слушатель, парень примерно моего возраста. – А если бы уроки по твоему сексуальному воспитанию проводил, например, молодой и полный сил мужик. Ты бы получил больше удовольствия от процесса?

Данила искривил красивые губы, а Лёшка заёрзала смущённо. Незнакомый парень продолжил:

– А вообще, демагогия это все. Предлагаю свернуть диспут без голосования как не имеющий смысла. Ничего из того, что здесь сегодня говорилось, всё равно никто из нас не станет использовать в итоговой работе. А если использует, то пальцы в разных местах покажутся цветочками по сравнению с ягодками, которыми нас накормят, если узнают об этих разговорах. Меня, кстати, Стасом звать.

Это было явным преувеличением, по тому же правилу «дети – отдельно, старики – отдельно». И законы тоже были отдельно. В Детском корпусе народ жил по одним правилам, а в Дипломатическом совсем по другим.

Но в написании работы нам этот диспут действительно не помог бы. Поэтому мы рассыпались по читальному залу и до конца отведённого на учёбу времени переговаривались только по делу, отложив споры на вне урочное время.

Впрочем, и в свободное время поспорить нам не удалось, потому что на центральной площади, которую старожилы называли Облезлой, кто-то поднял флаг – жёлтый, с чёрной каёмочкой и с маленьким воробьём в центре.

– И что бы это значило? – вслух поинтересовалась я.

– А, – Берёза небрежно махнула рукой, – новый указ Цезаря зачитывать будут… Или ещё что… Короче, тоска и политика… Пойдём лучше в Продмаг, сегодня должен быть завоз.

– Вы идите, я догоню.

Согласиться с тем, что новости из столицы – это тоска, я не могла. В конце концов я не в том положении, чтобы отказываться от информации. Я проследила за тем, как моя новая знакомая в сопровождении Стаса и Лёшки скрылась из виду. Перевела взгляд на флагшток, возле которого как раз едва заметно задрожал воздух, намекая на то, что с минуты на минуту начнётся прямая трансляция из Кирса.

– Удивительное дело, – пробормотал Данила, решивший остаться вместе со мной.

– Что именно? – отстранённо спросила я, заметив Севера, стоявшего с другой стороны Облезлой площади и кого-то высматривавшего в толпе.

– Транслировать голограмму на Корпус довольно хлопотно, да и дорого, – пояснил парень. – Вот я и думаю, что там такого могло случиться, что руководство решило раскошелиться…

У меня немедленно появилось очень нехорошее предчувствие и я, заранее предполагая самое плохое, нахмурилась. Голограмма тем временем пискнула противным звуком, мелькнула на мгновение трёхголовым оскалившимся псом – гербом Яхона – и наконец мы увидели Цезаря. Он стоял на своём любимом балконе. За левым его плечом мелькал рассеянный Тоськин взгляд, а за правым – сосредоточенный и серьёзный – Палача.

– Народ Яхона, – провозгласил Сашка, поднимая вверх левую руку, демонстрируя всем траурно-чёрный наладонник. – Сегодня ночью нас покинул глава Гильдии Мастеров. Это тяжёлый удар. Это страшная потеря для всего государства, для его учеников и для меня лично. Он был со мной рядом с самого детства, поддерживал меня в трудные минуты жизни, был моим соратником в Корпусе. Он стоял у истоков нашего движения, мы вместе прошли войну… а теперь его не стало.

Цезарь опёрся двумя руками о перила и опустил голову, всем своим видом изображая глубокую скорбь и тоску. Я же постаралась не думать о том, что в смерти Мастера Ти была виновата исключительно я.

– Тяжёлый недуг подрубил корни этого могучего духом человека, – продолжил Сашка и вдруг послал острый взгляд в камеру. Я непроизвольно поднесла руку ко рту, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, потому что на миг показалось, что он смотрит прямо на меня. – Я был рядом с ним до самого конца.

От этих слов мне стало совсем нехорошо. Хочется верить, что Могилевского не постигла судьба Клифа. И что Сашка очень сильно преувеличивал, когда грозил Мастеру каст рацией.

– И последними его словами было: «Я не хотел».

Цезарь всё-таки изумительная садист. Не то чтобы я не знала об этом раньше, но теперь, когда он напрямую давил на мою излишне чувствительную совесть, я просто взбесилась.

– Он не хотел покидать нас, – продолжил Сашка, по-прежнему глядя мне прямо в глаза. – Но болезнь не спрашивает о ваших желаниях, ей наплевать на ваши надежды, она просто приходит, и вы умираете.