Александр Костюнин - Офицер запаса

На крик оборачивается второй пилот:

– Что тут у вас? Ранило кого?!

– Да идите вы все в …опу!!!

Проскочили. Вылетаем из ущелья: открылось далёкое пространство; сверху, снизу – везде ласковое голубое небо. Полной грудью вдыхаем горячий воздух. Тень от вертолёта скользит по сине-оранжевым предгорьям. Мелькают внизу скопища приземистых жилищ, ограждённых глухими дувалами, редкие коробки машин, чахлые кусты виноградника…

В тот раз мы засекли все огневые точки духов, вернулись живые, однако старший лейтенант считал этот вылет неудачным.

Ахмад был согласен.

Подобрать квалифицированного проводника-наводчика крайне трудно.

Местное население тропы знает распрекрасно, но куда уходят бандиты, умеют показать только пешком, от базара. Проводить к нужному месту по воздуху – не проси. Крутят головой. Путаются. Таджики, узбеки, хазарейцы, пуштуны и эти… отец народов-то… туркмены. Язык кругом: пуштунский, фарси, дари.

Из кишлака взяли молодого парня, первый раз летит. Боится, дрожит. А в вертолёте и без того тряска, грохот. Русского, естественно, не знает. Не сразу и поймёшь, что бормочет. Языковой барьер – серьёзная проблема. Неожиданно встрепенулся, тычет рукой вниз.

Пилот решил: «Вражий штаб!». Переспросил для верности:

– Точно, штаб?

Тот радостно кивает, лопочет по-своему.

Ракеты – в цель. Прямой наводкой. Внизу разрывы, дым, пыль. Нету хижины.

– О-оох!

Оказывается, это был его родной дом. Похвастаться хотел…

Замолкает навеки.

Теперь на него рассчитывать не приходится.

И победить без помощи аборигенов нельзя. Поэтому в работе с местным населением мы старались, как могли, придерживаться особой деликатности и такта.

А нашим постоянным гидом сделался Ахмад.

Он был в составе трёх местных афганцев из подразделения царандоя – тамошней милиции – прикомандирован для обслуживания и охраны нашего пункта.

Ахмад прекрасно готовил. Всегда на открытом огне, на плите не умел. Дровишек у нас, слава богу, хватало – горы ящиков от снарядов. Без ящиков – беда! Дров в Афганистане, в привычном смысле этого слова, нет. В долинах редкие ивы и тополя. Полукустарничек терескен – единственное топливо.

Затянет Ахмад себе под нос заунывную восточную песнь, мечтательно прикроет глаза и давай шинковать в салат перцы, помидоры, зелень, промывать рис для плова, печь лепёшки, жамкать кусочки мяса в маринаде на шашлык.

У нас бы сказали: «Давай сблизимся и разбежимся». Там по-другому: «Красавица, я сегодня с тобой останусь. Я сегодня твой гость. Весна моя прошла. В жизни всё проходит. Поэтому поцелуй меня в последний раз, и я уйду в сторону своей судьбы».

Ахмад частенько баловал нас отменным пловом.

Возьмёт огромный, будто банный котёл, казан. Нальёт на дно растительного масла. Масло своё, какое-то особенное, исключительно вкусное. Сверху морковь, репчатый лук, крупный, сладкий. На овощи – мясо: телятина или баранина большими кусками. (Такого мяса как «свинина» для них в природе не существует.) Дальше – рис горой. Закроет тяжёлой крышкой казан – и на костёр. Часа два, два с половиной всё это дело на огне стоит. Крышку открываа-а-ает… Ду-ух невероятный!

Рук своих Ахмад никогда не мыл. Раковину, кран с холодно-горячей проточной водой, кусок душистого мыла – всё это разом заменяла ему бурая тряпка, которой не давал он ни покоя, ни продыху. Утирка впитывала в себя соки и запахи каждого блюда, соки смешивались, на жаре доходили. И уже следующее кушанье в его волшебных руках приобретало какой-то особый цимус, неповторимую пищевую формулу. Каждый из нас тоже пытался готовить, но так вкусно не получалось. Мы гадали: «Он специи какие особые кладёт или шепчет над едой чего?». Не может быть, что всё дело в тряпке. К ней все потихоньку привыкли. Тем более, на приёме у губернатора я видел такие же. Их подавали на десерт, к чаю. Каждому свой чайник, блюдечко с восточными сладостями и, в качестве салфетки, для утирания губ, рук – тряпицу…

Хуже другое: у Ахмада постоянно был насморк.

Прозрачная, словно из горного источника, капля всегда висела у него на кончике носа. Он никогда не шмыгал, не втягивал её дыханием внутрь. Только стряхивал пальцами или ждал, когда упадёт сама. Пальцы оботрёт о тряпку и дальше готовит.