Даниэль Орлов - Долгая нота (От Острова и к Острову)

— Богато? — спросил Борис.

— Красиво, — ответила Татьяна, на мгновение остановившись и посмотрев вниз. — Как здорово, что нам в очереди не пришлось дожидаться.

— Ах, очередь, — Борис махнул рукой, — тут вообще важно, как ты стучишься в дверь. Представляешь, у швейцаров во всем мире удивительно музыкальный слух. Они всегда различают, чем именно посетитель стучит в стекло. Когда костяшками пальцев, то торопиться к такому посетителю не следует. Когда полтинником или, скажем, квартой (это если дело происходит в Америке), то другое дело. Если рублём или долларом, то тут вообще отдельная история. Звук от основной валюты страны всегда особенный, обещающий. Ну, а у меня в этом ресторане особое положение. Мы с прежним администратором служили в одном полку. Поскольку администратор был знакомый, бывал я тут чаще, нежели в других ресторанах. И защиту докторской тут отмечал, и прочие праздники. Потому я тут вроде завсегдатая. А к завсегдатаям везде особенное отношение. Остальные посетители приходят и уходят, а завсегдатаи делают атмосферу заведению.

Они поднялись на второй этаж. Их встретил метрдотель и повёл к столику в центре зала, где над графином водки томился генерал Чернышёв, пришедший «по форме»: в брюках с лампасами и кителе с квадратным дециметром орденских планок. Заметив Бориса со спутниками, генерал вскочил со своего места и встал по стойке смирно.

— Вольно! — скомандовал Борис и пожал соседу руку. — Как и обещал, привёл тебе твоего друга Семёна, однако против обещаний не захватил с собой симпатичных студенток.

— Ну вот, проси тебя о чем-то, — сморщился генерал.

— Извини, Гена, но сегодня у нас праздник, потому все внимание должно принадлежать имениннице.

— Прекрасной коллеге из Архангельского филиала, — продолжил генерал.

— Замечательной Татьяне Владимировне Соловьёвой, — подхватил Борис.

Он галантно подвинул стул, помог Татьяне сесть, уселся сам. Вынул плоский, покрытый эмалью серебряный портсигар, достал сигарету и закурил.

— Ого, — возбудился Сеня, — пахнуло виргинским табаком!

— Ребята из международного отдела подарили. Курю по особым случаям. Угощайтесь.

Семён убрал в карман пачку «Явы», взял американскую сигарету, понюхал, покрутил между пальцами, поднёс к уху, наслаждаясь шуршанием. Прикурил от зажигалки, затянулся и, закатив глаза, медленно выпустил дым вверх.

— Блаженство. Что нужно советскому человеку, чтобы ощутить себя счастливым? Только американские джинсы и американские сигареты. Всем остальным советская власть его обеспечила.

— Эх, Сенечка, — засмеялся генерал, — накурился я за войну американских сигарет. Правда, те без фильтра были — «Лаки Страйк». Такие, понимаешь, горлодёры! Они вроде как селитрой их пропитывают, чтобы не тухли. Это ведь не успеешь налить и закурить, как уже усы подпалил. Потом кашляешь сильно и во рту сушит. К нам в штаб союзники часто приезжали, так оставляли. А «Лаки Страйк» — это лучше «Кэмела», который нам в офицерском пайке иногда перепадал. Нет ничего прекраснее папирос «Герцеговина Флор». Их, — генерал показал пальцем на потолок, — Сам курил. А Хозяин всякую шмаль курить бы не стал, ему здоровье не позволяло. И пил вкусно, и ел вкусно, и курил вкусно… бандит усатый, — неожиданно добавил генерал. — Американские сигареты — говно, пардон, мадемуазель.

— Советское — значит лучшее? — съязвил Семён.

— Эт вряд ли.

— А тогда как?

— Лучшее — это немецкое. До сих пор не понимаю, как мы у них войну выиграли.

— Почему? — вступила в разговор Татьяна, благодарно кивнув Борису, который наливал ей в бокал пиво.

— А что тут не понимать? Техника у них была лучше нашей, что бы теперь по телевизору ни говорили. Обмундирование лучше. Еда лучше, тыловое обеспечение, горючее, организация связи, сама связь — да всё лучше. В самой Германии чистота, всё ухожено, приглажено, пострижено. Полиция следит за порядком. Вот, мадемуазель, представьте себе, заходим мы в небольшой городок с марша. На окраине батарею смяли и уже по улицам едем. А на каждом окне горшки такие длинные с цветами. Клумбы, понимаешь, бордюрчики белой краской покрашены, телефонные будки стоят, а в будках на таких цепочках телефонные книги Германии. Хоть бери и звони в Рейхсканцелярию. Регулировщик стоит на площади. Мы едем в колонне. Я в головной машине, а впереди стоит немецкий, понимаешь, регулировщик в шлеме и показывает мне направление движения.

— Это ты, Гена, что-то сочиняешь, — Борис оторвался от изучения меню и улыбнулся генералу.