Даниэль Орлов - Долгая нота (От Острова и к Острову)

— Семёновна? Сеструха! — Васька сграбастал девушку в охапку.

— Машенька, ты с ним поосторожней, — Лёха высвободил девушку из Васькиных объятий. — Ходят слухи, что он известный сексуальный террорист. Студенток перед практикой на Острове на его счёт особенно тщательно инструктируют.

— Я уже не студентка давно. И я не думаю, что такой симпатичный молодой человек окажется сексуальным маньяком. Маньяки обычно невзрачные, пришибленные, а Василий Леонидович — орёл!

Васька зарделся от такого неожиданного комплимента. Похоже, что орлом его ещё никто не называл. Зная Васькин характер, можно было предположить, что хитрая Машка мгновенно покорила его сердце, превратив в преданного рыцаря.

— Что, Вась, очередных досок привёз, что ли? — спросил Лёха.

— Привёз. Жорика по дороге на велике встретил. Он и сказал, что подрядил бичей на разгрузку.

— Бичей? — у Лёхи от возмущения раздулись ноздри. — Сам он бич! Дьякон хренов. Служитель культа.

— Да какой он дьякон… Он и не дьякон вовсе. — Васька достал очередную сигарету и откусил фильтр. — Он вообще не священник. Дядя его в монастыре на хозяйстве. А Жорик к нему третье лето приезжает в отпуск. Ну и подхалтуривает на стройке.

— Не понял! Как не дьякон? А подрясник? Шапочка эта?

— Это у него вроде спецодежды. Ну и любит, сука, за студентками приударить. Вначале проповеди им читает, а потом сами понимаете. — Васька сплюнул меж зубов и залыбился.

— Ну что, просветлённая ты наша? — Я заржал, глядя на выражение Машкиного лица. — Поп-то оказался поддельным. А ты уже и растаяла. Вот, оказывается, кто у нас маньяк.

— Ну жучара! — Лёха с шумом выдохнул. — Я уж, между делом, подумал, что мне какие грехи за этот трудовой подвиг спишутся. А он, мерзавец такой, нас на халяву пахать подрядил. Под попа вырядился. И ведь верные слова говорил, мазолик! Очень верные слова говорил, надрючился проповедовать.

— Это он умеет. Треплется не хуже профессора.

— Эх, в морду ему дать не успел, когда он Машку лапал.

— Рыцарь ты мой! — Машенция обняла Лёху и поцеловала в нос. — Он не в моём вкусе, да и священник.

— Так не священник же.

— А я же не знала. Мне, если честно, всё равно, священник он или не священник. Мне полегчало, когда он молитву надо мной прочёл и в воде перекрестил. И даже не важно, что он ненастоящий. Молитва была настоящая. И вода настоящая. И почувствовала я всё по-настоящему.

— Какая замечательная у вас Маруся! — Васька посмотрел на неё огромными своими голубыми глазами.

— Замечательная, — говорю, — но легкомысленная.

— Так я же девочка. Мне положено быть слегка легкомысленной. Разве я не очаровашка? — Машка наклонила голову набок и заморгала ресницами.

— Маруся, вы самая очаровательная девушка на всём Острове. Это я Вам говорю как абориген. Если бы не Лёха, я бы срочно сделал вам предложение руки и сердца!

— Васька! Не нарывайся. — Лёха шутливо погрозил кулаком.

— Всё-всё! Передумал. Тем более что я убеждённый холостяк. От баб одна суета.

— Мы, кстати, к твоей маме в гости шли. Даже с подарком. Как там тётка Татьяна поживает? — Я достал из рюкзака сковородку и продемонстрировал Ваське.

— Поживает? Отлично поживает. Она сейчас в Лебящине поживает. Каждое лето теперь катается. Валентин жениным родичам дочку на лето сдаёт. Больная она у него. А там места целебные. Сосны. Хорошо для лёгких. Ну, мать туда катается, чтобы тоже, стало быть, с внучкой побыть.

— Валентин-валентин-валентин-валентин! Ау! Где ты, мой Валентин? — неожиданно закричала Машка, облокотившись о парапет, словно вытянувшаяся вся навстречу эху.

— Что это с ней? — удивился Васька.

— Не обращай внимания. Она у нас девушка с подвывертами, хотя и хорошая, — Лёха хлопнул Ваську по плечу. — А где эта Лебящина?

— Вёрст триста отсюда. На Онеге. Это, если от Медвежьей горы, то чуть в сторону по дороге на Великую. Хорошие места. Дом прямо на озере. Вот как дочке их, стало быть, моей племяннице, три годика стукнуло, так она болеть начала. Ну, врачи рекомендовали климат сменить. Теперь там с ранней весны и до осени. Я к ним ездил, мать на машине отвозил. Ничего такая племянница. Румяная уже. Болтает без умолку. А матери тоже там хорошо. Они все вместе. И Валентин и Ольга, Ольгины родители, папашка мой. Ну и правильно, что тут на Острове торчать…

— О как, — Лёха казался явно озадаченным, — Во дела. А я, грешным делом, извиниться хотел. Да и должок отдать надо.

— Извиниться решил? Вот ведь баклан! Знаешь, как она на тебя тогда обиделась? Уехали, не попрощавшись, и баллон с собой забрали. Я когда вернулся, меня мать спрашивает про вас, а я отвечаю, что уехали. Сели на поезд и уехали. Она мне: «Как уехали? А баллон где? Вот засранцы!»