Эйми Ямада - ЧАС КОШКИ

Мария невозмутимо посмотрела на меня.

— Подойди ко мне, Ким!

Я подошла. И посмотрела на них сверху вниз. Лоснящееся черное тело Спуна было похоже на шоколадку. Казалось, слегка надкуси — и брызнет сладкий пот.

Вот и все. Это было именно то, что я искала, мечась, как безумная, по улицам Токио. Но результат стоил усилий.

Как? С каких пор? Откуда?… С моих губ едва не сорвались бесчисленные, бессвязные вопросы. Словно я столкнулась с. самим Почемучкой, героем американских мультиков. Мне вдруг стало смешно, когда я вспомнила этого потешного Почемучку. Хотя лучше бы я посмеялась над собой — в такой-то ситуации…

Мария искоса посмотрела на меня, набросила халат, валявшийся рядом на кровати. Я стояла молча, сжав губы.

— Это ты вынудила меня!

Я ошеломленно посмотрела на нее. О чем она говорит? Будь к этой фразе комментарий, я непременно заглянула бы в конец книги.

— Ким, это ты во всем виновата! — добила меня Мария.

— Как это? Не понимаю! — Я лихорадочно облизала пересохшие губы. — Ты просто познакомилась со Спуном… Совершенно случайно! А потом ты украла его у меня!

Я впервые в жизни позволила себе разговаривать с Марией в таком тоне.

— Я его не крала.

— Нет, украла. Ты его увела! А он мой! Мой!

Я вдруг осознала, что мазохистское удовольствие от принадлежности Спуну на самом деле имеет обратную сторону: Спун — моя собственность.

— А это означает, что ты принадлежишь ему…

— Да!

— Ну вот… Потому все так и вышло.

Я растерянно молчала. Ты всегда задавала мне трудные задачки, Мария…

Я рассматривала ее. Глаза у Марии были сонные-пресонные, как будто в них подлили золотого вина, простоявшего в подвале добрую сотню лет. Они всегда одурманивали меня, заставляли осознать собственную неполноценность — потому-то я и препоручала ей своих возлюбленных, предоставляла их на ее одобрение — а сама облегченно вздыхала, ощущая себя ничтожеством. Для меня, жалкого, всеми брошенного ребенка, она была непререкаемым авторитетом.

Но потом я встретила Спуна — и непререкаемым авторитетом стал он. Я всегда колебалась и плыла по течению, словно стебель морской травы, я нуждалась в крепкой руке наставника.

Мария тоже смотрела на меня. Я была на удивление спокойна. Когда-то я исполняла песню о женщине, у которой постоянно отбивали возлюбленных. Я представляла себе эту несчастную женщину — и меня душили рыдания. Женщина с невыразимо печальным и прекрасным лицом, словно застывшая в ожидании новой утраты… Печаль ее была так безысходна, что, казалось, она истечет слезами — и истает. При этой мысли меня охватывало сострадание к этой придуманной женщине. Я сопереживала ее горю. Почему? Ведь у меня тогда не уводили возлюбленных… Не уводили, потому что моя любовь к ним умирала тихо и незаметно еще до того момента, как их могли увести… «Так уж заведено в этом мире, — нашептывала Мария — и я забывала о том, что было.

А теперь у меня у самой украли любимого, и я почувствовала себя той самой женщиной из песни. Да, именно так! Правда, я не запела, я просто стояла в каком-то оцепенении. Это было похоже на мелькающие телекадры. Мои эмоции словно замерзли, подернулись корочкой льда. Я уже ничего не понимала. Я даже не могла понять, что такое любовь. Я сказала об этом Марии.

— Это потому, что ты посредине.

Что она такое говорит?… Посредине находится Спун! Разве не так?

Он с каким-то испугом слушал нашу сдержанную перепалку. Мне вдруг стало жаль его. Все последние дни на его физиономии было написано, что он замыслил нечто рисковое и серьезное, что-то ужасно крутое! Но теперь у него был вид нашкодившего ребенка, которого поймали с поличным. Так что же все-таки выражал тот чеканно-суровый профиль?… Мне захотелось затопать ногами. Спроси я его, как ему подобная ситуация, он наверняка ответил бы так: «Подумаешь! Делов-то». Вот для меня то, что случилось, имеет чрезвычайную важность. А этот блудливый кот (я и сама удивилась, как у меня повернулся язык!) просто развлекся любовной интрижкой! Нет, мне не хотелось думать, что его связь с Марией, которую я боготворила, которую и сама некогда страстно желала, носит столь скотский характер. Мне хотелось верить, что его чувства более возвышенны.

— Ты находишься посредине, — повторила Мария.

— Перестаньте меня мучить! — разрыдалась я.

— Не надо плакать, бэби!

— Не плачь, моя Ким!

Они сказали это одновременно.

— Я люблю тебя, Ким!

Я не верила своим ушам.