Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

— Вы могли бы наконец перестать разговаривать с пациентом! — услышал Он вдруг. — Это может спровоцировать кашель и удушение, о последствиях которого вы ни малейшего понятия не имеете! Merde! [49] Дерьмо (фр.). Здесь: черт побери. Это несерьезно, идиотично и вредно — то, что вы делаете! Я напишу соответствующий рапорт.

Он почувствовал, как в Нем закипает бешенство. Он очень хорошо это чувствовал. Он начинал слышать ритмичное глухое гудение в висках. Откинувшись спиной на изголовье кровати, Он схватился руками за матрас и приподнялся. Осторожно остановил руку Лоренции, которая готовила сунуть Ему очередную ложку еды в рот, и медленно повернул голову в сторону стоящей у постели врачихи. Он старался подбирать слова как можно тщательнее.

— Уважаемая мадам, — сказал Он медленно, глядя ей в глаза, — мадам доктор медицины Ингрид Лафонтен, если я ничего не перепутал вследствие своей афазии, повторяя вашу словесную визитку. У меня, конечно, нет никаких оснований подвергать сомнению ваши знания в области гастрологии. Это я признаю. Но я вполне могу, однако, оценить ваше поведение как врача, профессия которого предполагает хотя бы из гуманизма, что он должен уметь сопереживать. В вашем поведении я не заметил ничего, хотя бы отдаленно напоминающего это умение. Это primo. Теперь secundo. Вам надо что-то сделать со слухом. Медсестра Лоренция Монтейро за все время кормления — с участием желудочно-кишечного тракта — не произнесла ни единого слова. Она сказала ноль слов. Ноль, зеро, по-французски zéro , чтобы вам было понятнее. Я немного разбираюсь в числах, будучи доктором математических наук, а также доктором информатики. Отмечу также, что я охотно слово в слово повторю то же самое в присутствии доктора Маккорника и доктора Эрика Марии Энгстрома. Обратив особенное внимание обоих этих уважаемых господ на употребление вами слова, которое означает продукт жизнедеятельности человека, выходящий из заднего прохода и обозначающийся французским ругательством «merde». А именно его вы употребили минутой ранее. Я не знаю, как с этим обстоит дело в королевстве Голландии, но в парламентской республике Германии употребление подобных слов по закону считается моббингом, то есть издевательством. И вот это уже становится интересным. Для адвоката.

— Слово «дерьмо» вы можете кричать со своим акцентом своему пластическому хирургу, а не работающей здесь, так же как и вы, медсестре Лоренции Монтейро, — сказал Он холодно.

— В отличие от вас — настоящей мадам, — добавил Он медленно, цедя слова сквозь зубы.

Она стояла неподвижно и, потеряв дар речи, смотрела на Лоренцию. По мимике ее лица, кожа которого была натянута, как мембрана на индейский бубен, нельзя было понять ее эмоции. И только когда она взглянула на Него — Он увидел в ее глазах ненависть. Она подскочила к Его постели, схватила термометр, лежащий на покрывале, и, громко стуча своими каблуками, молча выбежала из палаты.

Лоренция все это время сидела молча, с опущенной головой и с ложечкой в руке. Потом она громко вздохнула, встала и поковыляла к подогревателю.

— Остыло у тебя уже все, Полонез. Я подогрею, как положено. Чтобы тебе не есть холодное, — сказала она тихо.

Снова присев рядом с Ним, она начала медленно отправлять в Его рот ложку за ложкой и с грустью сказала:

— Доктор Ингрид раньше такой не была. Я помню, что формалисткой она была всегда, но в ней не было этой злости и горечи. Это вот когда молодость начала уходить — что-то с ней случилось. А ведь молодость — она же как одна весна, Полонез. Когда она человека одурманит, а потом его, одурманенного, обогреет потом лето, то у него появлется чувство, что так будет всегда. А тут вдруг раз-два — и листья с деревьев на землю падают, потому что уже осень в права вступает. И если человеку осенью есть с кем каштаны в парке собирать, то и ничего, а если он одинокий — то ему хочется время вспять повернуть. Назад. А так же нельзя. И даже скальпель тебе в этом не поможет. Потому что не только ведь старый цветок вянет. Красота — она тоже вянет.

Как только дочка доктора Ингрид из дома после окончания университета упорхнула — а я знаю это точно, не из каких-то там сплетен и пересудов, то и суженый ее сразу же новенькую, очень молодую сеньоритку себе нашел, потому что хотел очень заново и весну, и лето пережить. И вот с тех пор она такая стала злющая и к хирургам повадилась ходить.

Я тебе скажу, Полонез, что времена сейчас очень странные. Все хотят жить дольше, но никто не хочет стареть. Нашему Господу Богу удались только два первых акта этого представления. Третий акт что-то не очень получился.