По дороге домой Мерси плакала и говорила, что ненавидит меня, что она возвращается работать в «Макдональдс» и что она больше не хочет никогда меня видеть. Сначала я думал, что только какая-то кратковременная вспышка гнева, что через одну-две остановки это пройдет и мы вновь обнимемся и помиримся. Но я ошибся, она вышла на Юнион-Сквер, двери за ней закрылись и я больше ее не видел. Я доехал до последней остановки, собрал с пола жестянки и бутылки и превратил их в деньги. Когда я выходил на улицу, у меня в руках было более шести сот долларов. Было уже поздно, два часа ночи. Я пошел назад, в сторону Манхэттена и искал по дороге магазин, работающий круглые сутки, чтобы купить спиртное.
ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ СЕМЬИ МУРАВЬЕД
Перевод М.Блау
Весь городок был собственно одной длинной улицей. По десятку домов с каждой стороны. Перед каждым домом — деревяный забор. Так что, если взять палку и побежать вдоль, так чтобы конец палки ударял по деревяным планкам, поднимая неимоверный шум, можно было за один раз пробежать весь городок. Именно это все время и делали ребятишки. Если начать бег с левой стороны на север, последний дом на улице, тот дом, чей забор был последний, а потом стоял столб, где надо было перекладывать палку в другую руку, это был дом Хасиды Швайга. Большинство ребятишек предпочитали бежать по левой стороне, потому что по правую сторону жил Нехемия Гирш, который был немного помешаный, и выскакивал иногда на улицу с ружьем, крича, что они "ди туркен" и грозился застрелить их. Но лучше всего было бежать с севера на юг, потому что те кто бежал так, заканчивал свой бег у одного из двух домиков, самых замечательных в городке, и в каждом из них можно было получить угощение. В одном из домов жил Элиягу Офри, с настоящей черной кожей и пружинистыми волосами, а прямо напротив него жила семья Муравьед. Дов и Нехама Муравьед и их сын Ариэль. А Дов Муравьед был не только самый приятный человек в городке — об этом никто не спорил — он был еще и самый особенный человек. Все его тело было покрыто густой блестящей шерстью, у него был удивительный нос и он умел так прекрасно танцевать и рассказывал такие смешные истории.
В пятницу вечером все собирались на том краю улицы. Элиягу Офри выносил жестяную коробку из-под маслин, стучал по ней и гортанно кричал: "Ха…Ха…Ха!", как будто задыхаясь, а Дов Муравьед начинал танцевать. Это было зрелище! Он танцевал каждую пятницу и это никогда не надоедало. Его движения и его шерсть, искрившаяся при свете факелов, и язык, что высовывался у него изо рта и тоже плясал, словно жил отдельной жизнью. Это в самом деле было нечто! Взрослые поднимали детишек на плечи, чтобы тем было видно, и все в такт танцу били в ладоши. После того, как Дов и Офри заканчивали свое представление, Иона Голубь играл на своей скрипке и все танцевали. И Дов Муравьед присоединялся к общему кругу, и прочие с завистью глядели, как он берет в свои огромные руки, покрытые шерстью, ладони тех, кто танцевал с ним рядом."Как будто бы одеваешь перчатки" — рассказывали те, кто уже удостоился этого почетного отличия. — "Ужасно приятно!"
Иногда Дов и Элиягу Офри устраивали такие вечера посреди недели и все оставались танцевать почти до утра, и дети тоже. В те дни еще не было в городке школы, еще никто не слышал о такой диковине, и никого не волновало, что дети не засыпают допоздна.
Все изменилось в один день, когда в городке появился Александер Манч. Он появился, конечно, неизвестно откуда. Потому что для жителей городка любое место, которое было не в городке, находилось неизвестно где. Все знали, что кроме городка есть в мире еще и Минск, и Рош Пина, и Измир, но никто там не бывал, разве что Нехемия Гирш. Александер Манч прибыл в городок около десяти часов утра, и Эяль Кастерштейн, который именно в это время несся с палкой вдоль заборов от дома Хасиды Швайга на юг, столкнулся с ним и повалил в лужу. Эяль попросил прощения и попытался помочь Манчу встать, но он продолжал сидеть в луже и ругал Эяля и всех других ребятишек, что они хулиганы, и что их место в школе или вообще в тюрьме. Он кричал таким громким голосом, что из своего дома выскочил Нехемия Гирш со своим кремневым ружьем и стал грозить, что если Манч не заткнется, он выстрелит в него из своего верного ружья, из которого он поубивал много мусульман.
Но Манч не только не перестал, он закричал на октаву выше, что не для того он пришел сюда пешком из Берна, чтобы банда воров пристрелила его, как собаку. Гирш, у которого в городке была (и поделом) репутация человека нервного, уже начал сыпать порох на полку своего кремневого ружья. На счастье Манча, его крики услышал Иона Голубь, который спал в тот день допоздна. Иона вырвал из рук Гирша ружье, и даже сумел успокоить Манча и поднять его из лужи. Манча в тот же час доставили к дому Хасиды Швайга, там дали ему сухие штаны и приготовили кофе со сливками.
Читать дальше