Роберт Уилсон - Космический триггер

Черт побери, те из нас, кто наблюдал за метаморфозами Лири от Ученого к Гуру, от Гуру к Революционеру и от Революционера обратно к Ученому, знали, что он способен на любую трансформацию, но вряд ли она могла лежать в плоскости обычной психологии.

В “Беркли Барб”, без ссылок на источники, появилась статья, в которой говорилось, что Джоанна арестована за хранение кокаина. “Ага, — послышались голоса, — Вот как федеральные агенты сломали Тима…”. Но эта история была непроверяемой. “Все это вздор, — утверждали другие голоса, — федерапы пытаются внести панику в ряды контркультурщиков…”. Затем хлынула Вторая Волна слухов. В округе Сан-Франциско заговорили, что злодеи-психологи из Вакавилла пытались воздействовать на сознание Тима. Он стал зомби, как Макмэрфи в финале “Полета над гнездом кукушки”, Кеси, как самый настоящий шаман, за десять лет до этого предсказал судьбу Тима, сам того не ведая. По-прежнему извергался вулкан Уотергейта; даже самые закоренелые антипараноики и скептики в отношении Теорий Заговоров не могли не прийти к выводу, что Правительство способно на все …

И никто из нас не мог получить весточки от Тима или написать ему письмо. Федералы полностью лишили его права переписки и общения с родственниками и защитником.

Лао-Цзы (по крайней мере, в изложении Лири) говорил, что Великое Дао чаще всего окружает тех родителей, которые охотно учатся у своих детей. Эта мысль вызывала у меня значительное ментальное напряжение и протест, поскольку на этом временном отрезке нашего рассказа мои дети превратились в весьма самодостаточных подростков и занимались оккультизмом с куда большей степенью энтузиазма и куда меньшей долей скептицизма, чем мне это казалось разумным.

В течение нескольких лет, несмотря на все мои усилия помнить высказывание старого доброго Лао-Цзы и действительно слушать своих детей, мы не могли обсуждать эти вопросы без споров. Они верили в астрологию, которую я по-прежнему считал чепухой; в реинкарнацию, хотя я считал это экстравагантной метафорой, которую не следует воспринимать буквально; в доктрину кармы, оптимистично утверждавшую, что зло действительно наказывается, а добро действительно вознаграждается, хотя лично я считал это фантазией, в которой желаемое принимается за действительное, как в христианской идее о Рае и Аде. Но хуже всего было то, что они испытывали непреодолимое влечение к различным восточным “учителям”, которых я считал отпетыми шарлатанами, и безграничное презрение ко всей научной методологии Запада.

Моя точка зрения полностью совпадала с точкой зрения Алистера Кроули, когда он писал:

После каждого спора с кем-то из детей я снова давал себе слово слушать их поп-ориенталистские речи более благожелательно и менее критично. И однажды мне это удалось. Я многому у них учился. И тогда произошло “чудо”. Я знаю, что обычному американскому родителю поверить в это гораздо труднее, чем в любую иную из моих странных “историй”, но моя орда упрямых и самодостаточных подростков начала слушать меня . Возникло реальное общение. Пусть мне было за сорок и у меня начинала седеть борода, но я мог интеллигентно обсуждать с четырьмя подростками наши философские разногласия, а наше взаимное уважение друг к другу от этого стремительно возрастало.

Мне кажется, это самый большой результат, которого я добился в ходе всех моих оккультных исследований, даже если человек, у которого нет детей, не сможет оценить масштабы этого чуда.

Люна, наша младшенькая — та, которая, возможно, левитировала в Мексике и у которой наступление первой менструации синхронно совпало с днем ареста Тима Лири в Афганистане, — преподнесла мне самый главный урок. Она начала писать акварелью, и все, что она делала, меня завораживало: картины всегда были наполнены солнцем и светом, и в каком-то смысле были такими же неотразимыми, как картины Ван-Гога. “Что означают все эти картины?” — однажды я спросил ее. “Я пытаюсь показать Чистый Свет”, — ответила она.

Затем как-то днем, когда Люна возвращалась из школы, ее избила и ограбила шайка чернокожих мальчишек. Вернувшись домой, она была страшно напугана и горько плакала, а ее Отец был потрясен несправедливостью случившегося с ней , — таким нежным и кротким ребенком. Утешая ее, эмоциональный Отец отклонился от темы и начал разоблачать идею кармы. Он сказал, что Люна избита не за свои грехи, а за многовековые грехи работорговцев и расистов, которые в большинстве случаев сами не пострадали за свои грехи.