Еремей Айпин: Масай-богатырь

Масай тут же дёрнул вверх нижний край покрышки чума, сунул руку внутрь, нащупал косу главаря, крепко схватил её и с силой рванул на себя. Главарь стрелой вылетел из чума. В ревнивой ярости Масаю привиделось-показалось, как набухшая плоть главаря пропахала невидимую дорожку по потайному месту его жены, по её гладкому и нежному животу, по её лицу и вбуравилась в снег на улице.

Голый разбойный главарь ходкой подволокой прокатился по утоптанной корке снега и врезался мордой в сугроб далеко за чумом. Видно, холодный снег мгновенно отрезвил его. Когда Масай обернулся, тот уже стоял на ногах — и тотчас набросился на своего соперника. Главарь тоже был богатырского телосложения. Он схватил Масая за пояс, поднял и бросил через голову за спину, надеясь, что тот упадёт на твёрдый утоптанный наст возле чума и разобьётся. Но Масай перевернулся в воздухе и приземлился на ноги лицом к противнику. При этом, пролетая над головой разбойника, Масай успел могучий свой кулачище опустить на его макушку. Тот от удара только крякнул и чуть присел. Но прорези его глаз резко расширились, увидев, что Масай не только не упал и не разбился об обледеневшую землю, а ещё и приземлился на ноги. Теперь, по неписаным законам чести и борьбы, должен нападать Масай. И Масай набросился на главаря, но никак не мог ухватить его — после сугроба снег на его голом теле тотчас растаял, и он стал скользким, как налим. Он ловко выскальзывал из рук — не за что ухватиться. А главарь в свою очередь снова схватил богатыря за пояс и опять через голову пустил его изо всех сил за спину. На этот раз Масай, перевернувшись в полёте, приземлился на нарты, и нарты рухнули под ним, и он устоял на ногах. Но успел-таки ещё раз ударить противника по макушке. На этот раз удар, видно, был ещё чувствительнее. Главарь присел и потряс одуревшей башкой.

Тут Масай снова набросился на врага — и в третий раз отлетел через голову разбойника. Приземлился, как всегда, на ноги. Присел чуть ниже, чем обычно. И тут увидел стоявшую колом, как у осеннего хора в пору гона, чёрную, как старое топорище, плоть главаря. Подумал: вот чёрт ненасытный, крепко, видно, взбодрила моя жёнушка. Но потом сообразил, что это сейчас самое уязвимое место разбойника. А главарь между тем всё потряхивал головой после очередного удара по макушке. При этом его коса моталась из стороны в сторону. И Масай, будто кто шепнул ему, обратил внимание на разбойничью косу. Теперь он понял, что нужно делать.

И Масай, положив левую руку на голову, а правую опустив и заведя за бедро, двинулся к противнику. Пока главарь соображал, что бы это значило, Масай подобрался к нему, схватил одной рукой за косу, другой за чёрную неуёмную плоть, мгновенно оторвал от земли, высоко поднял на вытянутых руках и швырнул его вперёд на остро торчащие вверх носы нартовых полозьев.

Главарь свалился на острые нартовые носы. Дёрнулся, застонал, снова дёрнулся изо всех сил — и встал на ноги. Силён был, крепок был главарь разбойников.

Теперь оба одновременно ринулись навстречу друг другу.

Схватились.

Рухнули в сугробы.

Вскочили опять на ноги.

Снова упали на землю и покатились по сугробам вокруг чума.

Все сугробы примяли вокруг чума. Все деревья и кусты обломали. Силён и ловок был главарь в бою. Он ускользал от Масая-богатыря, как налим на скользком льду.

Наконец Масай-богатырь изловчился, схватил главаря и снова бросил на острые носы нартовых полозьев. Дёрнулся главарь, застонал, но на сей раз не сумел вырваться — и вскоре испустил дух.

Масай-богатырь постоял над ним, потом вымыл снегом руки, обвёл взглядом победителя безмолвную тундру и лишь после этого медленно направился к чуму, медленно поднял полость-дверь и шагнул внутрь мехового жилища. На левой лежанке он увидел белую ягушку жены. Подошёл, поднял ягушку. Под ней лежала его милая жёнушка, совершенно голая. Он долго смотрел на неё, потом охрипшим голосом сказал:

— Я так долго ждал твоего сигнала, что мне показалось, будто этот разбойник ублажил тебя и ты забыла обо мне. Так ли, жёнушка моя?!

И тут он увидел, как у его милой жёнушки пронзительно засверкали глаза чёрным огнём гнева, и она резко выдохнула:

— Ох-х, муженёк ты мой, твой язык неправдивые слова говорит!..

Он понял, что ошибся, что неправ.

И, чтобы загладить свою вину, он быстро схватил её обеими руками и перевернул её на живот, лицом вниз. В следующий миг снова повернул её на спину. Потом снова на живот. И так вертел ею, как будто играл с куклой. И на третий или пятый раз, когда она оказалась на спине, вдруг вспорхнули-встрепенулись две снежно-белые куропатки, ослепительным светом рванувшие тьму чума и озарив безумным светом всю ночную тундру. Он чуть прикоснулся к белым небесным птицам — и она раскинула руки-крылья. А потом чуть изогнула колени, и он прикоснулся к ней — и чум рухнул во тьму. И… в безумном клубке-сплетении покатились они по белым мягким шкурам обезумевшего мира…