Кто-то нажал на кнопочку на спине Энн Мари, и на ее лице вспыхнула маска изумленного неприятия.
— А вы представляете, Лорен, какой переполох поднимется среди тех, кто будет в это время кайфовать?
— Я и сам не очень-то тверд в своем намерении, Энн Мари. Но, по-моему, это единственное, что мне остается.
Энн Мари уселась возле меня на корточки, попутно омочив мне брючину содержимым своего бокала. Плевать.
— Ну, расскажи старушке Энни, что произошло, Лорен. В чем дело?
— Все очень просто. Ровно неделю назад вся моя жизнь рассыпалась как дешевые наручные часики. На протяжении одного часа от меня ушла Дженни и я был уволен с работы.
— То-то я думаю, она с тобой не пришла. А что случилось?
— Да я до сих пор не знаю. Вернулся домой и обнаружил записку. Она гласила, что Дженни улетает в Лос-Анджелес с неким Рейнальдо.
— Ну и дела. Ты знал про этого Рейнальдо?
— Она уверяла меня, что это все несерьезно.
Я закрыл лицо руками и секунд тридцать слушал, как кто-то скулит, пока не понял, что это я сам скулю.
— Ну и ладно, Лорен, — сказала Энн Мари, поглаживая меня по плечу. — Не очень-то она тебе подходила.
— Но я, черт подери, все же люблю ее!
— Другую себе найдешь, я уверена. Если только приведешь себя в порядок. А знаешь, ведь твоя новая любовь может быть здесь! И работу себе найдешь, в этом я тоже уверена.
Я, должно быть, ужасно громко и зловеще рассмеялся, желая привлечь внимание окружающих, что мне и удалось. Даже Энн Мари, была, похоже, ошеломлена — а она-то знала, каково мне.
— Не говори мне… — начала она.
Я испугался собственного крика, но ничего не мог поделать.
— Да! Меня заменили экспертной системой! Пакет программ за тыщу долларов занял мое место! Шесть лет высшего образования на хер! Мне остается только правительственный лагерь повышения квалификации!
— Говорят, еда удалась на славу, — выдавила из себя Энн Мари.
Я кое-как встал на ноги. Семь ночевок на скамейках и паровых решетках не прошли даром.
— Плевать мне, что там подают, хоть фазана, блядь, фаршированного! Я намерен покончить с собой! Вы все меня слышите? Я намерен хорошенько спикировать! Покупайте билеты!
— Лорен, умоляю! Люди хотят вступить в новое тысячелетие в бодром настроении!
Из меня вышли все соки. Сказать, что я был как мешок с дерьмом, значит приукрасить действительность. Я чувствовал себя как пустой мешок, в котором когда-то было дерьмо.
— Ладно, Энн Мари, ваша взяла. Я буду примерным мальчиком. Пока не пробьет полночь. А потом я поступлю как изувеченный голубок.
И вновь Энн Мари проявила врожденный кретинизм.
— Вот и прекрасно, Лорен. Прежде чем ты успеешь совершить свой необдуманный поступок, тебя непременно что-нибудь отвлечет. Так, сейчас посмотрим. Во-первых, тебе надо немного выпить. Потом мы познакомим тебя с каким-нибудь интересным человеком. С кем бы ты хотел поговорить?
— Ни с кем.
— Слушай, кончай валять дурака! Знаю! Есть один классный персонаж, его Сэм привел. Парень считает себя греческим богом или кем-то в этом роде. Представляешь! С ним ты забудешь о своих дурацких проблемах.
— Он что, Харон? C Хароном, я бы, пожалуй, затусовался.
— Шарон? Я же сказала, что это парень! Давай, пошли.
Я позволил Энн Мари увести меня. На ближайший час у меня планов не было.
Веселье вокруг нас набирало скорость, как пианино, сброшенное с пентхауса, обещая столь же эффектный зубодробительный финал.
Пятеро оккупировали середину комнаты, играя в «бутылочку» на раздевание. В ход пошла, кажется, бутылка детского масла. Зрители, в числе трех человек, расположились на софе, игнорируя, похоже, тот факт, что одна из ее подушек подает признаки тления. В углу напротив меня наблюдалось скопление туловищ вокруг какой-то хреновины наподобие булькающего кальяна. Народ собрался перед плоскоэкранным телевизором, играя в застольную игру — каждый раз, когда великовозрастный Дик Кларк говорил: "Да здравствует миллениум", тот, кто не успевал прокричать "А мы провожаем девятьсот девяносто девятый!" должен был глотнуть из бутлика мятного ликера. То, что выглядело запеленатым в новогодний флаг младенцем, оказалось карандашным рисунком на стене. Приглядевшись, я понял, что это карлик, нарисованный в изысканно-непристойной манере. Из соседней комнаты доносился, заглушая звуки рвотных конвульсий, грохот магнитофона, и я чувствовал, как танцующие сотрясают пол. Все здание, в общем, ходуном ходило. Ничто, однако, не могло прервать сон мышеподобной женщины, заснувшей в шести футах над полом на узеньком книжном шкафу.
Читать дальше