Эмили Бликер - Когда я уйду

Я шпионила за вами часа полтора, пока не пришла мама с ведром теплой воды и средством для мебели — надо было вымыть шкафы. Я занималась этим до самого ужина.

Брат пригласил тебя поесть с нами; вы оба выпачкались с головы до ног. Не знаю, во что вы там играли целых три часа, но я обрадовалась, что Бен не забыл о хороших манерах.

За ужином я изо всех сил пыталась на тебя не смотреть. Получалось плохо. Ты так улыбался, что хотелось улыбаться в ответ, а еще смахнуть с носа песчинки веснушек. Потом я узнала, что ты их терпеть не можешь, но мне они сразу запали в душу.

Ужин был незамысловатый — пицца на заказ и несколько бутылок колы. Я всегда требовала на ужин зелень или овощи, однако перед тобой не хотелось капризничать, так что я молча жевала пиццу.

Ты рассказывал о своей семье, что папа в сезон рыбачит на озерах, а мама работает в магазине. Ты не признался, что твой отец — самозабвенный алкоголик, а мать изо всех сил пытается это скрыть. Но я заметила печаль в твоих глазах. Именно из-за нее — даже не из-за улыбки — мне захотелось узнать тебя получше. Когда папа попросил меня сходить вместе с тобой к твоей маме за запасным ключом от нашего дома, сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди. Папочка и не подозревал, что выйдет из этой просьбы.

Мы шли по шуршащей траве, рядом медленно кружили светлячки. Стоял теплый душный вечер, почти как в родном Миссисипи.

— Никогда не видела светлячков, — прошептала я.

— Серьезно, что ли? — Твои первые слова, обращенные прямо ко мне.

— В Миссисипи полно комаров. Знал бы ты, какие они злющие! Все постоянно спреем брызгают, он убивает комаров, но папа говорит, что и светлячков тоже.

— Зато у нас светлячков просто куча. Когда я был поменьше, мы ловили их и запихивали в банки, а потом накрывали крышками, только дырки для воздуха в них прокалывали. А банки ставили рядом с кроватью, как фонари.

— Ничего себе! — Не знала, что у меня акцент, но тут сама его услышала, сравнив свой говор с твоими гладкими интонациями.

Мы дошли до твоего дома, ты приподнял дверной коврик и достал ключ. Внутри было темно, и у меня засосало под ложечкой — тоскливое чувство, которое находит при возвращении в пустой дом.

— И что, они прямо светятся, такие фонари?

— Светятся.

Ты открыл дверь и скрылся внутри, оставив меня на пороге. Я ждала и ждала, даже испугалась, не забыл ли ты, что я снаружи. А потом ты вышел с ключом в руке. На его серебристых гранях отражалась луна. Ты вложил ключ мне в руку.

— Вообще я больше не ловлю светлячков.

— Почему? Это же весело.

(Знаешь, у Мэй и у Клейтона такой же вздернутый нос, как у тебя.)

— Не очень. Когда просыпаешься, они уже мертвые. Жалко их. — И ты исчез в темном доме.

Вот и всё. Я влюбилась. Понятно, что наши отношения развивались со временем. Год спустя ты уехал, но я все никак не могла забыть мальчика, который перестал ловить светлячков.

Я люблю тебя. С Днем святого Валентина. Спасибо, что потом опять меня нашел.

«И откуда она все помнит?» — удивился Люк, утирая глаза. Он давно уже сполз на колени, облокотившись о кровать — поза почти молитвенная. Странно. Люк не молился с детства. Мольбы к Господу он возносил, с головой забравшись под одеяло, чтобы укрыться от криков, доносившихся снизу, — мама с отцом ругались. Господь не услышал тогда, не слышит и теперь.

В спальню ворвалась Мэй. Она уже собралась в школу — красный джемпер, под ним водолазка. Спутанные волосы разметались по плечам.

— С Днем святого Валентина, папочка!

Она запрыгнула ему на спину и обняла за шею.

— Тебя тоже, солнышко! — Люк повернулся и подхватил ее на руки, как принцессу. — Приготовила «валентинки»?

— Да, мне Джесси помогла. Очень классные получились. Она в Интернете посмотрела, как их делать.

— Надеюсь, мне тоже одна достанется?

— А как же! — Мэй подскочила на ноги. — Ой, подожди, я совсем забыла…

Она достала из кармана большую розовую расческу с резинками, обмотанными вокруг ручки.

— Заплетешь мне косички?

У Люка во рту пересохло. Он сто раз видел, как это делала Натали, и даже сам однажды попытался, однако ничего не вышло — пальцы слишком неуклюжие. Но разве можно расстраивать дочку в такой день?

— Садись. — С первой попытки зубцы расчески зацепились за узелок в волосах. Мэй вскрикнула. — Ой, прости, пожалуйста. Может, не стоит?

— Стоит, — ответила она, поколебавшись. — Две косички, пожалуйста, на прямой пробор.

— Слушай, у меня идея! Ты садись, а я тебя причешу и расскажу одну историю.